— Как тебе сказать… С одной стороны, конечно…
— Со всех сторон!
— Ладно, будь по-твоему! — махнул рукой Ляпин. — Обмыть бы надо покупочку, мадам. С вас причитается.
— Непременно! Чтоб не промокала. Доставай коньяк, а я сейчас быстренько салатик сделаю.
Остаток вечера прошел на редкость славно. Немного выпили, посидели, поговорили так, как давно уже не говаривали: откровенно, добродушно, доверительно. Повспоминали, главным образом — забавное и смешное; обсудили кое-какие текущие дела; кое-что на будущее прикинули. Отвыкнув уже от такого общения, оба словно бы даже некоторое удивление испытывали по поводу того, что оно вообще возможно. Глядя на сияющее лицо жены, Ляпин думал о том, как мало, в сущности, нужно человеку, чтобы почувствовать себя счастливым. Какая-то дубленка, какие-то шестьсот рублей… Боже мой, да он готов каждый день их выкладывать, если б они у него были, лишь бы сохранить, удержать этот вот, направленный на него, свет в глазах жены, эту мягкость, эту теплоту…
Ночью, в постели, все тоже было так хорошо, так остро и пронзительно, как давно уже не бывало. После близости с женой Ляпин долго не мог заснуть, чувствуя себя помолодевшим на десяток лет, и ему казалось, что самое лучшее в жизни у него, у них с Ларисой, еще впереди.
4
Дважды в неделю Ляпин совершал, как заведующий, обход всех больных отделения. Он любил это дело и старался обставить его посолидней и поторжественней. Больные предупреждались заранее, расходились по палатам и укладывались каждый на свою кровать. Коридоры и холл пустели, в отделении становилось особенно тихо, и уже эта тишина и безлюдье говорили о важности предстоящего события. Ляпин требовал, чтобы во время обхода его непременно сопровождали все ординаторы и все палатные медсестры. Свита получалась немалая, и Ляпину было приятно идти впереди, слышать за спиной мягкий, дробный звук шагов, тихие голоса и шелест одежды. Приятно было входить в очередную палату, видеть серьезные, ждущие лица, здороваться, говорить что-нибудь шутливое. Хорошо было одного за другим расспрашивать больных, кое-кого осматривать мимолетно, коротко переговариваясь с ординаторами, давать рекомендации о дальнейшем ходе обследования или лечения.
На следующее, после того как жена купила дубленку, утро Ляпин ехал на работу оживленным. Воспоминания о прошлом вечере и ночи бодрили и согревали его, да и рабочий день, лежащий впереди, казался особенно приятным и легким. Операций не планировалось, трудных больных в отделении, слава богу, не было, и предстоял любимый Ляпиным обход. Предчувствие не обмануло его, все как-то особенно ладилось в этот день: и с начальством, и с персоналом, и с больными. И обход прошел прекрасно, выписано было четверо больных и один переведен в нейрохирургию. Это разгрузило отделение и Ляпина порадовало.
Последнего из выписанных больных, Петра Семеновича Куршина, Ляпин и вел и оперировал сам. Случай был сложный, особенно диагностически. Консультантов пришлось приглашать из разных клиник, в институт радиологии больного для обследования возить. Нелегко проходила и операция, и длилась больше четырех часов. Ляпин редко уставал так, как тогда, домой; еле добрел, все тело было как ватное… Хорошо хоть, что все эти усилия, все труды не впустую оказались. Вот он, Куршин, как новенький. Веселый, свежий, улыбается во весь рот. Даже загорел немного, в больничном скверике на солнце посиживая… А поступил таким, что смотреть было страшно: истощенный, едва стоящий на ногах, с зеленоватым, трупным прямо-таки оттенком в лице. Затяжные гнойные процессы в легких часто жуткий вид больным придают. Посмотришь, и оторопь берет. Живой покойник…
— Ну что, Петр Семенович, — ласково улыбнулся Куршину Ляпин, — починили мы вас неплохо, по-моему?
— Я так полагаю, что новым человеком сделали, — пророкотал Куршин басом.
— Так уж и новым?
— Именно. Я ведь, знаете, перед тем как к вам лечь, бабки свои житейские стал подбивать, как говорится. Итоги подводить. Но оказалось, что преждевременно. Благодаря вам. Считай, другую жизнь мне подарили.
— Ладно, ладно… — отмахнулся Ляпин. — Придется вам, по крайней мере первое время, поосторожнее в этой новой жизни быть. Самое главное, простуд и переохлаждений избегать. Вы ведь, если не ошибаюсь сельхозтехникой у себя в районе командуете?
— Да, я управляющий районным отделением.
— Ездить приходится много?
— Довольно-таки…
— Вот с этим поосторожнее. Особенно в холод, в дождь. А годик пройдет, можно будет и на обычный режим переключаться потихоньку.
— Все ясно, доктор. Большое вам спасибо! Земной, как говорится, поклон!
Ляпину не хотелось отходить от Куршина, и в то же время он отчетливо чувствовал, что пора сделать это. Подобные вещи затягивать нельзя, слишком уж душой размякаешь. А, впрочем, почему бы и нет? Ведь такой момент — главная для врача награда. И ощутить его вполне, со всей весомостью, не только приятно, но и полезно. Это зарядку на будущее дает, тем более что не всегда все так славно кончается. Далеко не всегда, к сожалению.
— Что ж, желаю вам всего хорошего, — сказал Ляпин, некоторой сухостью тона как бы умеряя пылкость слов Куршина. — Будем надеяться, что для новой встречи у нас оснований не будет.
— А если мы не по медицинской, так сказать, причине встретимся? — лукаво улыбнулся Куршин. — Если просто, как человек с человеком? У нас, знаете, и рыбалка кое-какая есть, и охота. Приезжайте в гости, все будет в лучшем виде.
— А что, это не исключается. Встретимся как человек с человеком — это никогда не лишнее. Вот подождем, пока вы в форму спортивную вполне придете, и порыбачим. Давненько мне не случалось, а когда-то весьма любил.
После обхода Ляпин устроился у себя в кабинете, чтобы подготовить выступление на близкой уже врачебной конференции. Настроение у него было самое благодушное. Не часто случались такие дни, как сегодня, когда все шло без сучка и задоринки. Главное, люди казались ему особенно приятны, все без исключения — и персонал, и больные. А может быть, и не в них, и не в удачном складе обстоятельств было дело, а в нем самом? Прошлый вечер и прошлая ночь вновь в который уже раз вспомнились Ляпину, и он улыбнулся. Что ж, вероятно, так оно и есть, все ведь тесно переплетено и связано в жизни. Если дома хорошо, то и здесь неплохо. И наоборот.
В дверь осторожно, робко постучали, и появилась жена Куршина, низенькая, плотная женщина. На плечи ее был накинут халат, она крепко прижимала к груди красную сумочку и, поздоровавшись, смотрела на Ляпина темными, близко посаженными глазами. В них была странная смесь растроганности, благодарности и тревоги. Ляпин пригласил ее сесть, и она устроилась на краешке кресла у самого стола.
— Доктор, — начала она, и беспокойные глаза ее сразу же повлажнели, — извините, что отнимаю время, но я не могла, понимаете, не могла… — Она нервно раскрыла сумочку, выхватила из нее платок и поднесла его к лицу. — Мы вам всю жизнь будем благодарны! Ведь у нас детей трое, меньшему семь всего. Вы понимаете…
— Не волнуйтесь, — поспешно пробормотал Ляпин, наливая и пододвигая к ней стакан с водой. — Выпейте, пожалуйста. И не надо лишних слов. Я просто выполнил свой рабочий долг, вот и все.
— Нет, не все! — воскликнула она протестующе. — Ведь его и доцент, и профессор смотрели, и в институте обследовали… Я все знаю. Ведь это же организовать надо, ведь это не просто так! И не каждому делается.
— Делается всем, кто в этом нуждается. Ваш муж нуждался, только и всего.
— Нет, не только! — со странным упорством, словно в каком-то обмане стремясь Ляпина разоблачить, сказала женщина. — Вы такую чуткость проявили, такое внимание! А операция какая сложная была! Я ведь знаю, я спрашивала у сестер. — Она вновь раскрыла сумочку, достала платок и начала сморкаться.
Ляпин отвел глаза и бесцельно переложил на столе бумаги. Ему было не по себе. Странное напряжение, тревожность, бывшие в поведении и во всем облике посетительницы, смущали его, да и слезы он переносил плохо.
Когда Ляпин через несколько секунд вновь посмотрел на женщину, то был удивлен происшедшей в ней переменой. Она была теперь гораздо спокойнее, словно только что разрешила некую мучившую ее задачу. Едва Ляпин подумал о том, что пора бы прекратить тяготивший его разговор, как женщина встала.