— Ишь ты, какая эмансипированная! — крикнул Ляпин. — Совесть, понимаешь, необходимо прежде всего иметь!
— Не надо, — брезгливо поморщилась жена, — не надо о совести… Ты, насколько мне известно, не такой уж в этом отношении чистюля. Вот и помолчи. — Она залпом допила чай и вышла из кухни.
Ляпин долго сидел, оцепенев, на табуретке посреди кухни и смотрел в стену. Он не испытывал истинного, живого возмущения поведением и последними словами жены и безуспешно пытался его в себе вызвать. Было похоже, что он полубессознательно уже заранее приготовился к происшедшему и потому так легко и покорно все это принял. Разумом он понимал, что его оскорбили, что надо бы пойти вслед за Ларисой и объясниться, но не мог. Не было ни энергии, ни сил, ни даже желания, а было унылое, с привкусом стыда, смирение. Да и всю эту сегодняшнюю историю с женой он не воспринимал обособленно. Она представлялась ему лишь малой частью перемен, случившихся в его жизни за последние полгода…
ЧТО БЫЛО, ЧТО БУДЕТ
1
Выйдя из подъезда, Марина Николаевна остановилась, наблюдая за возившимся у машины мужем. Он протирал заднее стекло, и вид у него был мальчишеский. Губы ежились и кривились от усердия, как у первоклассника за письменной работой, и, казалось, вот-вот высунется кончик языка. «Игрушка, — подумала Марина Николаевна о машине. — Забава для мужиков». Мимо прошел сосед, полковник в отставке Фокин, важный и осанистый. Дмитрий выпрямился, здороваясь с ним, и сразу постарел лет на тридцать — сделал такое постное, солидное лицо, что Марина Николаевна невольно улыбнулась.
Было тепло и солнечно, скудная, замороченная дворовая зелень, омытая вчерашним дождем, веселила глаз.
Уже теперь, утром, Марина Николаевна чувствовала себя словно бы и отдохнувшей немного — недельное рабочее напряжение отпустило, некая приятная беззаботность возникла в душе. Она осмотрелась, ища детей. Вадим сидел на лавке у соседнего подъезда и читал, Дарья, стоя в окружении подружек, рассказывала им что-то, смеялась, размахивала руками. Каждый при любимом своем занятии, подумала Марина Николаевна. Вадим встал, едва она его окликнула, а Дарью, как всегда, едва ли не за руку пришлось тащить к машине.
Наконец, уселись, и сильное, теплое, с головой, как волна, накрывшее ее ощущение уюта и покоя нахлынуло вдруг на Марину Николаевну. Вот они, все ее самые близкие люди в тесном мирке кабины — муж, сын, дочь. До каждого рукой дотронуться можно.
Дарья сидела впереди, рядом с отцом, и ни минуты не оставалась спокойной — у Марины Николаевны даже в глазах начало рябить от мельтешения ее затылка и плеч. Интерес к окружающему был у нее так силен, так жгуч, что, казалось, она стремится вырваться за пределы своего длинного, нескладного тела. Вадим читал, тихонько шелестя страницами, а если взглядывал в окно, то глаза его оставались невидящими, обращенными в себя. «Вот полюсные какие, — подумала Марина Николаевна с удивлением, хотя мысль эта приходила ей в голову бесчисленное число раз. — Их бы перетолочь, смешать, да пополам и разделить — прекрасно б получилось».
Муж был сосредоточенно-серьезен, но Марина Николаевна видела, как сквозь эту поверхностную оболочку просачивалась едва уловимо суть — удовольствие от езды. Они купили машину около года назад, а Дмитрий все еще относился к ней, как модница к обновке. Все еще налюбоваться, наездиться не мог. Он даже немного стыдился этого, пытался скрыть, но ее-то не проведешь — пятнадцать лет как-никак вместе прожили.
Машина шла по центру города, знакомому Марине Николаевне до мелочей, и все-таки смотреть было интересно. Из машины все виделось странно свежим и новым — и дома, и люди. На троллейбусной остановке Марина Николаевна заметила сотрудницу библиотеки Леночку Зотову и удивилась тому, как она хороша: стройная, легкая, пышноволосая. А ведь на работе видела ее каждый день и внимания на это не обращала. Марина Николаевна попыталась таким же отстраненным взглядом посмотреть на детей и мужа, и на мгновение ей это удалось. Лишь на мгновение — может быть, потому, что чувство при этом оказалось острым, болезненным, и его трудно было долго терпеть. И муж, и дети как бы вдруг отдалились от нее, готовые совсем исчезнуть, и одновременно она ощутила такую глубокую, кровную связь с ними!
За городом свернули с асфальта на ухабистую, посыпанную щебенкой дорогу. Встречные машины вздымали белесую, тонкую, напоминающую дым, пыль. Она просачивалась в салон и сквозь закрытые стекла, пахла тепло и пресно и скрипела на зубах. Марина Николаевна с удивлением подумала, что даже пыль эта для нее приятна — в ней было предвкушение всего того, что ожидало их впереди: зелень, вода, солнце, воля…
Дачные участки располагались между берегом реки и кромкой бора длинной, узкой полосой. Домики были очень пестры, разнообразны и по строительному материалу, и по форме, и, особенно, по окраске. В этом чудилось что-то игрушечное, детское, и смотреть на них было весело. Некая беззаботность словно бы царила здесь, и думалось, что люди приезжают сюда от серьезных, трудных городских дел, чтобы позабавиться на этих зеленых квадратах, пожить немного в этих ярких домиках ненастоящей, облегченной жизнью.
Дача была кирпичная, двухэтажная, с цинковой, ослепительно сверкающей сейчас на солнце крышей. Марина Николаевна в который раз испытала смутное чувство неловкости, взглянув на нее, — уж очень хороша. Конечно, не будь Дмитрий заместителем директора завода по быту, вряд ли они смогли б такую отгрохать. Он уверял, что все было сделано законно, без злоупотреблений, она верила ему, и все-таки неловкость ее не оставляла. Законно-то законно, но попробуй-ка материалы нужные достань, рабочих найди, если ты не на такой, как Дмитрий, должности. Построишь дощатую будку скорей всего. Дмитрий хотел еще и сауну сделать, но она решительно воспротивилась. Это уж совсем дурь, блажь, перед соседями будет совестно. А соседи, вон они, кричат, приветственно руками машут. Дмитрий здесь, в дачном кооперативе, человек авторитетный, много для общего блага делает. Сетку металлическую на общий забор достал, столбы бетонные, а теперь насчет дороги хлопочет — связи у человека, влияние.
— На речку! — крикнула Даша, выскочив из машины. — Купаться сразу пойдем, да, пап?!
— Это как мама скажет. Она у нас тут главный командир.
— Мама… Мама всегда сначала работать заставляет. Ты сам, что ль, не можешь разок покомандовать?
— Не могу. — Он подмигнул Марине Николаевне. — Чего не могу, того не могу.
— А, мам? — Даша схватила Марину Николаевну за руку, заглянула в глаза.
— Ты угадала. — Марина Николаевна с трудом удерживалась от улыбки. — Сначала работа, а потом купанье.
Они не были здесь больше двух недель, и участок успел-таки подзарасти сорняками. Марина Николаевна с детьми принялась пропалывать грядки, а Дмитрий взялся за давнюю свою работу — обивать изнутри стены дачи деревянными рейками. Стучал-постукивал.
Работая, Марина Николаевна искоса поглядывала на детей. Дарья торопилась, словно в соревновании участвовала или должна была уложиться в некий, жестко определенный, короткий срок. Вадим действовал методично и медленно и, казалось, готов был работать без отдыха за часом час.
Представляя себе их будущее, Марина Николаевна всегда тревожилась за Дарью и была до странности спокойна за Вадима. Избыток жизненных сил, прямо-таки кипевших в дочери, пугал ее. Ушибаться будет и больно ранить себя и других. Четырнадцать лет, самое сложное не за горами — окончание школы, выбор профессии. А там, глядишь, и любовь. Красивая вырастает девка, нечего сказать. А вот Вадим вполне книжный мальчик, математикой увлекается, физикой, в олимпиадах постоянно побеждает. В этом условном мире графиков и формул он, пожалуй, и жизнь проживет. Высунется иногда, посмотрит по сторонам — и обратно. Попробуй доберись там до него.
— Сколько мы должны сделать? — спросил Вадим.