— Он же не хочет.
— Убеди!
— Попробую.
— Попробуй, попробуй! А то ты со своей работой да с дачей и внимания на детей не обращаешь.
— Ну, что ты, ей-богу, — пробормотал Дмитрий обиженно. — Да я с ними больше, чем ты, вожусь.
— Вот именно «вожусь». Поверхностно все это, мой милый. Поглубже надо вникать.
— Ладно тебе… — Он погладил ее по спине, но она отстранилась — разговор серьезный, и нечего тут лезть с ласками…
Она видела, что муж любит ее больше, чем детей. Когда-то это даже льстило ее женскому самолюбию, но в последние годы вызывало недовольство и недоумение. Дети — это ведь неизменное и вечное, а супружество, даже самое удачное, всегда крахом может окончиться. Сегодня супруги, а завтра чужие люди.
Марина Николаевна то почти задремывала, то, очнувшись, широко открывала глаза и видела желтый, словно бы млеющий под солнцем песок; живую, шевелящуюся пеструю ленту реки; слоистый обрыв противоположного берега; ивняк, по которому ветер гнал вперемешку светлые, серебристые и темно-зеленые волны. Все это укачивало, убаюкивало, и она задремывала вновь, чувствуя под собой надежную, уютную, теплую ладонь земли.
— Ого! — сказал вдруг Дмитрий встревоженно. — Ты посмотри, что творится!
На западе стеной стояла иссиня-черная туча. Весь мир вдруг показался Марине Николаевне разделенным на светлую, солнечную, простую и ласковую половину и на беспросветно-угрюмую, угрожающую, страшную. Это как-то болезненно и остро отозвалось в ее душе, словно касалось не просто погоды, но всей ее жизни.
— Домой, — сказала она. — Сейчас же домой.
— Ну, что ты, мам! — воскликнула Даша. — В последний раз искупаться же надо! Мы успеем, туча вон еще где!
— Может, и в самом деле обкупнемся напоследок? — поддержал ее Дмитрий. — Смоем песок.
— Ну, ладно, — сдалась Марина Николаевна. — Только быстро у меня!
Однако успеть на дачу до дождя так и не сумели. Туча росла стремительно, надвигалась на солнце с неодолимым упорством, и по мере этого солнечный свет становился все пронзительней и резче, и уже чудилась в нем последняя, напряженная отчаянность. Глухо и сыто проурчал и тут же с сухой, раздирающей что-то, сокрушительной силой ударил гром, молния врезала во мрак тучи свою изломанную ветвь. Первые крупные редкие капли защелкали по земле и воде, потом зачастили все быстрей, все торопливей — и хлынул обломный, непроглядный ливень.
Дмитрий и дети продолжали бежать. А Марина Николаевна перешла на шаг — куда торопиться, если все равно уже с ног до головы мокрая? А через несколько минут почувствовала, что неспешно идти под этим мощным теплым дождем просто чудесно. Она даже бессознательно улыбаться начала, ощущая, как ее опутывают, тормошат, щекочут бесчисленные водяные струи. Ливень словно бы смывал с нее возраст слой за слоем, год за годом, и она все очевидней осознавала себя совсем молодой девушкой, девчонкой. От грохота грома, синеватого блеска молний было одновременно и страшно, и весело. Марина Николаевна напрягалась в предчувствии очередного удара, очередной вспышки и даже торопила их: «А ну еще, еще раз!»
Гроза и дождь закончились так же быстро, как и начались. Марина Николаевна при этом нечто вроде смутного разочарования испытала, словно все время ждала чего-то главного, решающего, окончательного, но так и не дождалась.
К даче Марина Николаевна подходила уже при свете солнца. Измятая, вялая, обессиленная туча сползала на восток, к горизонту. Она потеряла и монолитность, и зловещую свою угрюмость, разваливалась на куски, обнажая ярко-синее, вымытое небо. Солнечный свет был особенно ласковым, мирным, и отблеск его шел отовсюду: от мокрой листвы, от луж и ручейков, от крашеных стен дач и древесных стволов.
Гроза миновала, но рожденное ею молодое, радостное чувство осталось в душе Марины Николаевны. Когда же она открыла калитку, увидела мужа и детей, то они тоже представились ей какими-то странно обновленными, свежими, радостными, и она, замерев, смотрела на них, как после долгой разлуки.
Обедали во дворе за врытым в землю, грубо сколоченным столом. Все были как-то особенно оживлены и беззаботны, хохотали без причины, дурачились. И опять, как недавно на пляже, Марина Николаевна испытала острое до болезненности ощущение полноты, лада их семейной жизни и глухую, не имеющую вроде бы оснований, тревогу за нее.
После обеда Дарья ушла к здешним своим подружкам, Вадим устроился с книгой в шезлонге, а Марина Николаевна с мужем поднялись на второй этаж дачи, чтобы отдохнуть часок. Марине Николаевне тут нравилось: большое окно с видом на сосновый бор, обитые деревянными рейками стены, низкий дощатый, создающий впечатление укромности потолок. Огромная тахта занимала едва ли половину комнаты. Лет пятнадцать уже она им служила в городской квартире, а теперь вот здесь. Марина Николаевна любила ее и называла «спутницей жизни».
Лечь в чистую прохладную постель было чудесно. Взбудораженность от солнца, купанья, бега под дождем в грозу все еще тлела в Марине Николаевне, и она потянулась с наслаждением, закинув руки за голову. Дмитрий зачем-то спустился вниз, и она ждала его все нетерпеливей, с радостью в то же время сознавая, что он непременно появится — чуть раньше, чуть позже. Вот наконец заскрипели ступеньки под его ногами, и даже этот звук был ей приятен, возбуждал ее. И в том, как он молча вошел, как разделся, не проронив ни слова, было уже что-то связывающее их, как некая общая сладкая тайна…
Дмитрий скоро заснул, а она лежала, постепенно успокаиваясь, словно бы возвращаясь откуда-то издалека в ясный, простой, привычный и поэтому особенно милый мир. Ей было интересно сейчас видеть все, на что бы ни падал ее взгляд: и влажную, рыхлую, просвеченную солнцем листву за окном, и пучок завядших ромашек в молочной бутылке на подоконнике, и сложный, витиеватый древесный рисунок на досках потолка. Тело ее глубоко расслабилось, растеклось прямо-таки в блаженной истоме, голова же была странно ясной и свежей.
Вся ее многолетняя жизнь с Дмитрием вдруг как-то целиком представилась ей, просматриваясь насквозь, из конца в конец. Вряд ли она любила его по-настоящему, когда выходила замуж. Нравился, конечно, приятен был, особенно его отношение к ней ее подкупало. Уж он-то ее любил, это точно. До сих пор помнит, как глаз от нее не мог оторвать. И неловко порой ему бывало, сколько можно пялиться, а смотрел и смотрел. Даже выражение взгляда его тогдашнего она помнила — покорное, признающееся и чуть виноватое. Оценила она тогда еще и то, что на него можно вполне и во всем положиться. Прочный человек, надежный, не подведет. Вот это-то, может быть, сильней всего на нее и повлияло. Хоть она и сама не из слабых была, а все-таки в опоре нуждалась.
Что ж, не ошиблась она ни в любви его, ни в надежности — и до сих пор все это в нем есть. Сама она с годами относилась к нему все теплей, привязывалась все больше. Если приходилось разлучаться хоть ненадолго, то это давалось ей нелегко — как будто часть ее самой, живая, необходимая, исчезала вдруг, и она оглядывалась с растерянностью и недоумением. Полюбила ли она его в конце концов? Такой вопрос Марина Николаевна не раз задавала себе и не могла с определенностью и уверенностью на него ответить. Может быть…
2
Марина Николаевна вот уже четвертый год заведовала читальным залом областной библиотеки. В подчинении у нее было шесть сотрудниц, которых она называла «мои девочки». Да они все девочками и были, каждой чуть за двадцать. Марина Николаевна любила их как-то всех разом, почти не разделяя, и считала, что они платят ей тем же.
У нее был свой маленький кабинет, но она сидела в нем редко — неприятное чувство какой-то оторванности от жизни охватывало ее. Поэтому она попросила поставить в укромном месте читального зала письменный стол и предпочитала работать за ним. Здесь было уютно, и в то же время она видела и кафедру, и кого-нибудь из сотрудниц, и угол зала. Рядом находилось окно с цветами на подоконнике, за окном виднелись редкие сосны и ряд девятиэтажных жилых домов вдалеке.
Проходя мимо кафедры, Марина Николаевна кивнула Верочке Каплиной, торопливо объяснявшей что-то читателю. Вид у Верочки был возбужденный, встрепанный, и, здороваясь с Мариной Николаевной, она прямо-таки потянулась не только взглядом, но и всем телом вслед за ней. «Похоже, новый поворот в романе с лейтенантом, — решила Марина Николаевна. — Придется вникать».