Передохнув после защиты с полгода, Бритвин приступил к новой теме — ранней диагностике сосудистых новообразований мозга. Дело было важное, интересное, тонкое, шло теперь на полном ходу и даже смутно обещало возможность завершения. В конце концов могла получиться неплохая монография, которую, глядишь, и в виде докторской диссертации представить будет можно.
По мере продвижения работы Бритвиным все более овладевала тревога. Он представлял себе десятки институтов, кафедр, клиник, в которых занимались подобной проблемой, и боялся, что его опередят. Весело будет прочитать однажды чью-нибудь статью или диссертацию и увидеть это. Он, правда, был в курсе ведущихся в данной области работ и прямых конкурентов пока не видел, но разве возможна уверенность в таком деле?
Прочитав в реферативном журнале о статье, опасно близкой его теме, он пришел в библиотеку познакомиться с самой статьей. Быстро пробежал ее и успокоился — автор копал действительно неподалеку, но все-таки в ином направлении. Не конкурент.
Бритвин взялся конспектировать статью и, случайно подняв от журнальной страницы глаза, увидел вошедшую в зал женщину. Она была красива, и он задержал на ней взгляд, но уже в следующее мгновение понял, что не это в ней главное. Она была мила для него необыкновенно — и выражением лица, и походкой, и чуть откинутой назад головой, и даже тем недовольством, которое мелькнуло у нее от его слишком пристального и долгого взгляда. Он проследил, как она села в стороне за служебный стол, и продолжал смотреть, понимая, что это смешно и невежливо. Через некоторое время она вновь прошла мимо него, глядя удивительно открытым, прямым взглядом, в котором было сдержанное возмущение, сменившееся вдруг растерянностью. Бритвин внезапно и уверенно ощутил, что между ними что-то непременно будет, а, может быть, каким-то непостижимым образом уже и б ы л о, и она смотрит на него таким вот взглядом уже после в с е г о.
Беспричинно спеша, словно стремясь избавиться от грозящей ему опасности, он закончил конспект и вышел из библиотеки. На улице все, только что пережитое, представилось ему нереальным, как если бы приснилось или померещилось. Да и померещилось, конечно, решил он. Сколько времени прошло, как он расстался с Ларисой? Четыре почти месяца. Вот поэтому на него вид красивых женщин так и действует. От долгого поста…
Бритвин развелся с женой около двух лет назад и вскоре после этого познакомился с Ларисой. Она оказалась удобной женщиной — нетребовательной, заботливой и веселой. Раза два в неделю навещала Бритвина в крохотной его квартирке, доставшейся ему после размена семейного жилья. Время от времени она и уборку устраивала, и еду готовила — впрок на несколько дней.
Бритвин постепенно привык, привязался к ней и был доволен. Думал, может, это и есть самая приемлемая для него форма отношений с женщиной? И свобода остается, и хомут семейный не давит, не трет, и вместе быть можно, лишь когда этого хочется, а не постоянно, изо дня в день, из года в год.
В то, как она сама оценивает их отношения, Бритвин старался не вникать. Внешне, во всяком случае, все обстояло хорошо, никакого недовольства или претензий она никогда не высказывала, а в глубину, в эту пресловутую душу лезть не стоило, чтобы не обнаружить вдруг чего-нибудь такого, что лежало бы там себе и лежало нетронутым и незаметным.
И вот однажды, проведя у него выходной день (причем ничего особенного в ней он не заметил), она сказала перед самым уходом:
— Все, миленький, прощай! Больше мы с тобой встречаться не будем.
— Как? — удивился Бритвин. — Уезжаешь куда-нибудь?
— Нет. Замуж просто-напросто выхожу.
Бритвин улыбнулся, чувствуя, что лицо его глупо расползается и перекашивается, а Лариса заливисто расхохоталась.
— Что, съел? — Она продолжала смеяться, и даже слезы выступили у нее на глазах. — Господи, как же я рада тебе это, наконец, сообщить. Давно предвкушала.
— Что ж, поздравляю, — пробормотал Бритвин. — За кого, если не секрет?
— Какая тебе разница! За хорошего человека.
— Любишь его?
— Ох, все бы тебе знать! Ну, уж ладно, скажу на прощанье правду. Нет, не люблю. Я тебя люблю.
— Вот даже как. Тогда зачем же?..
— А за тем самым! — воскликнула она со злостью. — Что же ты думаешь, я тебя весь свой век обслуживать должна?! Удобства тебе создавать и удовольствия доставлять? Нет, дорогой, поищи теперь себе другую дурочку, а с меня хватит. Больше не хочу.
Вот так все кончилось с Ларисой. Что называется — спасибо, не ожидал…
От библиотеки до дома было всего около получаса пешком, и Бритвин решил пройтись — грех толкаться в троллейбусе в такой славный летний вечер.
Он много работал в последнее время, устал и с нетерпением ожидал отпуска. Надо, наконец, заставить себя отдохнуть по-настоящему, никогда у него это не получалось. После нескольких дней безделья скучать начинал, томиться, потом бумаги свои извлекал из стола, погружался в них мало-помалу, а там, глядишь и в клинику начинал наведываться. А если уезжал в дом отдыха или так, дикарем куда-нибудь, то возвращался намного раньше намеченного срока — работа притягивала. С тех пор, как начал жить один, только работа у него и осталась, и он отдался ей с полным уже самозабвением. Лариса разве что отвлечься, отдохнуть помогала, но теперь не было у него и этой отдушины.
Проходя мимо дома, в котором жили теперь его дочь и бывшая жена, Бритвин замедлил шаг, подумав, не зайти ли? Зинаида, он знал это, сейчас в отъезде, в командировке, и дочь одна. Хорошо бы посидеть с ней часок, потолковать, чаю выпить. Странно, что после развода Бритвин общался с дочерью едва ли не больше, чем до него. Они встречались три-четыре раза в месяц и уж тогда были заняты только друг другом, говорили подолгу и откровенно. А когда жили вместе, то, при вечной занятости Бритвина, часто лишь перекидывались за едой парой слов. Впрочем, может, и возраст дочери тоже какую-то роль тут играл — теперь она взрослый человек, студентка, и общаться с ней можно было вполне всерьез, на равных.
Когда дочь открыла ему дверь, Бритвин мгновенную оторопь, ошеломление испытал — так она была сейчас похожа на Зинаиду в молодости. Ему даже померещилось, что это Зинаида и есть, а сам он — не теперешний, а молодой совсем, неженатый…
Ощущение было резкое как удар, и у него даже дыхание перехватило.
— Ты что? — удивилась дочь. — Не узнаешь, что ли? Проходи.
— Узнаю, но с трудом, — сказал Бритвин. — Почему при параде?
Дочь была так нарядна и хороша, что он даже прищурился, словно при взгляде на что-то яркое. Вот такой же была и Зинаида четверть века назад, и так же улыбалась мягко, и голову клонила чуть к левому плечу…
— При параде, потому что в свет выхожу! — сказала дочь с важностью. — На концерт польской эстрады, вот так вот! Завидуй давай.
— Так я некстати?
— Проходи, проходи, времени еще немного есть. Хоть чаю выпьешь.
— Когда ты отправляешься?
— Минут через пятнадцать. За мной зайдут… — Она потупилась.
Понятно, подумал Бритвин, кавалера ждет. Что ж, все правильно.
— В разгар сессии по концертам разгуливаешь, — сказал он. — Непохвально.
— Господи, папка, надо же и отвлечься! Между прочим, сегодня второй экзамен на отлично сдала. Еще два осталось.
— Ну, если так…
Наблюдая за тем, как дочь готовит чай, Бритвин и в этом увидел что-то Зинино — мягкость, четкость, грацию. «Глубоко Зинаида во мне отпечаталась», — подумал он. Не только дочь, но и многое другое о ней постоянно напоминает, такая нестирающаяся получилась запись. Хоть любви в последние их годы уже и не было, а все-таки живет Зинаида в нем, и никуда от этого не денешься. Двадцать три года вместе — такое так просто не зачеркнешь.