— Здравствуйте, — сказала она тихо.
Бритвин смотрел на нее, и прежнее впечатление повторилось гораздо определеннее и сильнее. Что-то удивительно притягательное было для него в ее лице, глазах, мягком, глуховатом звуке голоса. Ему померещилось, что они знают друг друга давно, только каким-то странным образом забыли об этом.
Подходя, он не подумал о том, что скажет, и теперь ему ничего не приходило в голову. Он молча стоял и смотрел на нее и почему-то не испытывал при этом никакой неловкости.
— Присаживайтесь, — сказала она наконец.
Бритвин сел, продолжая все так же смотреть и молчать. Он ясно видел, что она смущена, и чувство радости и надежды на что-то охватило его. Значит, и она запомнила ту, прошлую их встречу.
— Я слушаю вас. — Она с недоумением улыбнулась.
— Видите ли, — начал Бритвин, лихорадочно придумывая, что бы такое сказать ей, — мне нужна ваша помощь… Я работаю над темой, требующей постоянного знакомства со статьями в периодике. Так вот, хотелось бы знать, как у вас это поставлено. Указатели какие-нибудь, каталоги…
— Нет ничего легче, — сказала она, вставая. — Пойдемте… Вот каталог журнальных статей. И по названиям, и по авторам. Вот здесь ежегодники с перечнем статей. А тут реферативные журналы. Все, что вас интересует, надо записать в карточку-требование, и вы все это получите.
— Понятно, — пробормотал Бритвин.
Они стояли друг против друга, и Бритвин чувствовал, что он не может, не должен допустить, чтобы их разговор на этом и закончился. Нужно было сделать любой, пусть самый неловкий шаг к знакомству. Всегда находчивый и смелый в общении с женщинами, он испытывал сейчас необычное для него замешательство.
— Что вам найти? — спросила она.
— Ничего, спасибо. Поздновато уже для работы.
В ее глазах мелькнуло вопросительное выражение, и Бритвин подумал — действительно нелепо. Зачем же, в таком случае, он явился сюда? Не для того же, чтоб на каталог полюбоваться? Впрочем, тем лучше. Чем странней покажется ей его появление, тем лучше. По большому своему опыту он знал, что, если отношения с женщиной сразу же попадают в спокойную, обыденную колею, то из нее потом бывает очень трудно выйти.
— Я намерен часто вас навещать, а поэтому позвольте представиться: Бритвин Павел Петрович.
— Очень приятно. Марина Николаевна Рощина.
— Очень рад.
Когда их взгляды встречались, то у Бритвина пропадало желание говорить. Хотелось лишь смотреть на нее, слова же казались лишними и мешали.
— Пусто у вас, — сказал он. — Раньше не так было.
— Раньше?
— Да, лет пять назад. Я тут тогда часто работал.
— Вы знаете, это трудно понять. Вчера, например, в это же время почти полный зал был, а нынче никого.
Так они стояли, говорили какие-то случайные, ничего вроде бы не значащие слова, но за этими словами был другой, тайный, важный для них обоих, как казалось, Бритвину, смысл. Когда же стукнула дверь и в зал кто-то вошел, Бритвин заметил выражение досады в ее глазах и вновь испытал мгновенную радость. Значит, ей небезразличен разговор с ним и она недовольна помехой. Она медленно и нерешительно шагнула в сторону кафедры и оглянулась. В этом угадывалось робкое приглашение следовать за ней, что Бритвин и сделал.
Пока она разговаривала с читателем, сухоньким суетливым старичком, он стоял рядом и терпеливо ждал. Это его ожидание представлялось ему существенным, сближающим его с ней. Уж если он ждал, пока она освободится, то между ними уже установились некие особенные, л и ч н ы е отношения.
Когда же она отпустила старичка и с видом легкого недоумения обратилась к нему, он с неожиданной проницательностью понял, что недоумение это наигранное, что она хотела продолжения разговора с ним. И он тут же решил, что ему пора уходить.
— Спасибо вам, — сказал он, глядя в ее широко открытые и словно бы ждущие от него чего-то глаза.
— Не за что, — пожала она плечами. — Заходите еще.
Она смутилась, и с прежней проницательностью Бритвин почувствовал, что она не собиралась говорить последних слов, что они вырвались у нее невольно.
— Спасибо, — повторил он с нажимом, как бы давая понять, что воспринимает ее приглашение не как обычную формулу вежливости, а вполне всерьез. — Непременно зайду. До свиданья.
5
После ухода Бритвина Марина Николаевна долго сидела в бездействии, испытывая душевную взбудораженность. Она то вспоминала, как Бритвин внезапно возник перед ней и она не сумела скрыть своего волнения, то перебирала разговор с ним, ища в обыденных, случайных словах некий второй, скрытый смысл. Самым же главным было чувство глухой тревоги, словно в ее жизни произошло нечто существенное, последствия чего невозможно сейчас представить. Она пыталась одергивать, урезонивать себя — подумаешь, какой-то человек случайно приглянулся, пустяки какие! Бывало не раз и проходило без следа. Еще несколько встреч вот здесь, в рабочей обстановке, и он станет для нее одним из сотен читателей, которых она видит ежедневно. И теперешние ее переживания покажутся ей такой нелепостью, такой дурью.
Марина Николаевна вспомнила детей, мужа и захотела поскорее их увидеть. Тут все было так прочно, ясно, тепло и спокойно. Ее дом, ее мир, в котором все подогнано и слажено — ни убавить ни прибавить. И вдруг появляется какой-то Бритвин (и фамилия-то дурацкая!). Вот уж истинно — дурь. А ведь и вспоминала после первой встречи, и разволновалась, увидев вновь. В ее-то возрасте, после пятнадцати лет семейной жизни! Просто срам… Она ведь и не знает о нем ничего. Ну, чем-то заинтересовал, во взгляде что-то такое притягательное мелькнуло. Ну так что ж? Не девчонка же она, чтоб на таких пустяках застревать.
Она вдруг ясно представила лицо Бритвина, худое, изможденное почти, и словно бы с остатком некоего, не остывшего вполне, рабочего напряжения. Хорошее лицо. Ей всегда нравились такие. Когда кажется, что человек только оторвался от тяжелого, интересного и измучившего его дела.
Домой Марина Николаевна шла торопливо. Ей не терпелось оказаться среди привычной обстановки, увидеть домашних и ощутить, наконец, свое всегдашнее спокойное, уравновешенное состояние. Она работала с полудня, возвращалась в девятом уже часу и обычно заставала в сборе всю семью. И ей всегда было приятно думать, что ее ждут, что она вот-вот увидит всех сразу, почувствует тепло и уют. Несколько лет назад Вадим и Дарья непременно выбегали к ней в прихожую, висли, цеплялись за одежду, и не было у нее, пожалуй, в жизни минут дороже, слаще этих. Теперь уже не выбегают, не виснут, к сожалению. Теперь лишь мать выходит да Дмитрий из двери гостиной иногда выглянет, подмигнет и улыбнется.
— Наконец-то! — встретила Марину Николаевну мать. — А мы и не ужинали еще сегодня, тебя ждем.
— Почему?
— Решили так. Торт у нас сегодня, «Прага». Зятек принес. Побыстрей переодевайся и за стол.
— Будет сделано! Я вот только душ приму…
В ванной комнате, торопливо раздевшись, Марина Николаевна увидела себя в зеркале каким-то отстраненным взглядом, и ей даже на мгновение неловко стало, словно на нее взглянул чужой человек. Удивляясь этому ощущению, она посмотрела попристальней. Красивая, ничего не скажешь. Чуть грузновата, пожалуй, но это вполне поправимо. В отпуске нужно будет собой заняться, согнать лишнее. Она повернулась боком, посмотрела искоса и вновь испытала то же и приятное и стыдное чувство, и засмеялась тихонько. Нечто подобное она испытывала давным-давно, глядя на девичью свою наготу, и теперь вдруг это повторилось — через столько лет!
После ужина Марина Николаевна никак не могла найти себе занятия и места и потерянно бродила по большой, недавно полученной квартире. То странное чувство отстраненности, с которым она смотрела на себя в зеркало, нет-нет да и возникало вновь, но теперь по отношению к матери, Дмитрию, детям. Помогая матери после ужина на кухне, она вдруг с пронзительной ясностью увидела, насколько та сдала в последнее время. Всегда она воспринимала мать как пожилую, но вполне еще свежую, крепкую женщину, а тут рассмотрела в ней нечто очевидно старческое — в суетливости движений, в многословии, в пришаркивающей походке. Проходя мимо Вадима, читавшего какую-то толстенную книгу, она была удивлена совсем взрослым, сосредоточенным выражением его лица и словно бы заглянула на мгновение в его будущее, в котором будет много книг, размышлений, работы и мало радости.