— Слушай, Сергей Сергеевич! — напористо начал он, выслушав Смирдина. — Давай провернем это дело побыстрей, раз уж деваться некуда. Я тебя прошу! У нас работы — гора, отвлекаться надолго, ну, никакой нет возможности. Присылай свою команду, если можно, сегодня во второй половине дня. Долго я их не задержу. Дело абсолютно ясное и чистое, комар носа не подточит. За часок и провернем.
— Не так-то это просто…
— Ну, и мудрить тоже нечего! Раз-два, и сделали.
— Тогда я сам, наверное, подъеду. Захвачу Хватова из третьей больницы и еще кого-нибудь. Посмотрим, как там у вас вообще…
— Э-э-э, нет! — протестующе воскликнул Бритвин. — Проверку работы вообще затевать не надо. Это вы на несколько дней застрянете. А у нас отпуска, людей не хватает, отделение переполнено, операций плановых тьма.
— Это что ж, проверку сам назначишь, в удобное для тебя время? — спросил Смирдин иронически.
— А хоть бы и так! — хохотнул Бритвин. — Нет, серьезно, Сергей Сергеевич, не можем мы сейчас от прямого своего дела отвлекаться. У нас же как на передовой. Надо учитывать.
— Надо-то надо… — промямлил Смирдин. — Странно как-то получается — тебя будут проверять, и ты же условия ставишь, с ног на голову все переворачиваешь. Ты же должен сейчас в страхе быть.
— Ну уж нет, не дождешься! — со смехом и злостью сказал Бритвин. — Это уже третья такая жалоба за полгода. Хотят, понимаешь, чтоб мы чудеса творили, с того света людей вытаскивали! Если я жалоб этих бояться буду, то мне работать нельзя. Сиди и дрожи, как бы чего не вышло.
— Да, поздравить же тебя надо, — оживился Смирдин. — Говорят, Беляева ты прооперировал просто блестяще.
— Ты лучше спроси, чего мне это стоило! А если б неудача, что вполне могло быть? Вы бы с меня голову сняли и не поморщились. Поздравлять-то легко, ответственность брать трудно.
— Молодец, молодец…
— Вот и надо ценить молодцов, условия им создавать, а не дергать по пустякам, не отвлекать от дела. Намек понимаешь?
— Ладно, — сказал Смирдин, вздохнув. — Уговорил. Жди нас к половине третьего.
Смирдин приехал точно в срок с двумя хорошо знакомыми Бритвину хирургами. Устроив их в своем кабинете, Бритвин положил на стол всю необходимую медицинскую документацию и сказал:
— Вот вам бумаги, знакомьтесь и делайте свои выводы. Я загляну через часок примерно. Достаточно вам?
— Хозяин покидает гостей, — заметил с усмешкой один из хирургов. — Нехорошо.
— Ничего, ничего, — отмахнулся Бритвин. — У меня две перевязки как раз, да и вам без меня удобнее будет разговаривать. Можете на все корки чехвостить за глаза. Если же вдруг срочно понадоблюсь — позвоните, меня вызовут. Чай вам сейчас будет. Крепкий — для обострения мозговой деятельности. — Бритвин засмеялся, тряхнул приветственно поднятой рукой и вышел.
Он был совершенно убежден в своей профессиональной безупречности, потому и держался так уверенно, почти небрежно. К тому же, считая уверенность в себе одним из важнейших свойств человеческого характера, всячески, с молодых еще лет, ее в себе развивал и поддерживал. Люди часто не имеют возможности или просто не хотят, ленятся вникать в суть дела, разбираться в том, прав ты или нет, и тогда многое решает твоя собственная манера держаться. Уверен, смел, напорист — значит, скорей всего прав, думают все. Смущен, робок, стеснителен — стало быть, в чем-то виноват, вероятно.
Бритвин делал вторую перевязку, когда появилась старшая медсестра и сказала, что Смирдин просил узнать, освободился ли он. Бритвин молча кивнул и продолжал все так же неторопливо и тщательно работать. Подождут. Сначала дело, а потом уж всякие там бумажные штучки.
— Что порешили? — спросил он, войдя в кабинет.
Смирдин, видимо желая соблюсти форму, не поддержал его свойского тона и сделал серьезное, озабоченное лицо.
— Мы внимательно ознакомились с историей болезни и заключением патологоанатома, — сказал он строго и даже несколько торжественно. — Обменялись мнениями и пришли к единому выводу, который потом изложим письменно.
— Ну, а мне-то можно его узнать?
— Разумеется. Мы сочли, что для больной было сделано все возможное. Больше того, лечащий врач имел полное право отказаться от операции, но все-таки на нее пошел, попытался использовать последнюю, пусть довольно призрачную, возможность спасти больную. И не его вина, что реализовать ее не удалось. Так, примерно, мы и изложим в своем заключении.
— Что ж, спасибо, — сказал Бритвин.
— Не на чем, Павел Петрович. — Сбрасывая официальную сухость, Смирдин улыбнулся и развел руками. — Мы были просто объективны, больше ничего.
— Вот за это и спасибо.
Бритвин только теперь осознал, что он все-таки тревожился за исход дела, но это было так глубоко запрятано, что и самому почти неощутимо.
— Вот сейчас, — начал он веско и поднял вверх указательный палец, — я чувствую себя хозяином, а вас воспринимаю как гостей. Раньше это было преждевременным. А посему позвольте предложить… — Он достал из тумбочки коньяк и рюмки.
— Нет, нет, — испугался Смирдин. — Ни в коем случае!
— Почему? Рабочий день кончается. Да и не пить, просто продегустировать. Обращаю ваше внимание — «Камю», всемирно известный…
— Нет, — повторил Смирдин, — спасибо. Тем более, что я должен на Беляева взглянуть, проводите меня, пожалуйста.
— Ну, что ж, было б предложено, — пожал плечами Бритвин. — Беляев так Беляев, пойдемте.
В коридоре Смирдин крепко взял Бритвина за локоть, со странной какой-то ласковостью заглянул в лицо и сказал тихо:
— Хочу вам, Павел Петрович, одну приятную новость сообщить.
— А хоть бы и неприятную, — хохотнул Бритвин.
— Ну, зачем же… Именно приятную. Видел сегодня вашу фамилию в списке представленных к правительственным наградам. К «Знаку Почета», кажется.
— И давно пора! — неожиданно для самого себя воскликнул Бритвин, и они оба дружно рассмеялись. — А что смешного? — Он усилием резко подавил смех и посмотрел на Смирдина как бы уже и с недовольством. — Двадцать лет у операционного стола, не шутка!
— И я так думаю! — подхватил Смирдин. — А тут еще случай с Беляевым помог, вероятно.
— Беляев… Нам все больные одинаковы. Что ж, спасибо за известие. Если все подтвердится, магарыч за мной. Уж тогда не отвертитесь.
Сообщенное Смирдиным Бритвин и в самом деле принял без особого удивления, почти как должное. Наверное, сознание того, что он всегда работал с усилием, с полной отдачей, и определило такую его странноватую реакцию. А что, думал он, все правильно, кого ж тогда и награждать-то? И тут же усмехнулся над собой — не страдаешь ложной скромностью, товарищ! И хорошо, что не страдаю, как бы отвечал он самому себе. Зачем ею страдать, если она ложная?
Выйдя из клиники, Бритвин замялся в нерешительности. В тот день он приехал на работу на машине, рассчитывая заглянуть потом на пляж. Такое жаркое, роскошное стояло лето, а он и не искупался еще ни разу — дела так плотно, без зазоров, были подогнаны друг к другу, что каких-нибудь двух-трех часов для этого никак нельзя было выбрать.
Нередко после долгой и напряженной работы к Бритвину приходило словно бы второе дыхание. Усталость отступала, и он испытывал новый прилив сил и желание действовать. Так было и сейчас. Он стоял, глядя на плотнеющую предвечернюю синеву неба, на блеск низкого уже солнца и чувствовал себя свежим и бодрым, как после холодного душа. То ли успешный, плодотворный и уже бывший позади рабочий день на него повлиял, то ли разговор со Смирдиным, но ему было хорошо и даже не хотелось ехать купаться в таком состоянии. Был бы он заморенным, уставшим, тогда другое дело, а так ни к чему подобный настрой по ветру пускать. Бритвин вспомнил о Марине, и ему вдруг очень захотелось ее увидеть. Он направился к машине, на ходу прикидывая, что можно заодно еще и успеть поработать в библиотеке, хотя бы почитать что-нибудь по своей теме. Двух зайцев сразу и убьем, подумал он, еще более оживляясь. К тому же срок, в течение которого он решил не встречаться с ней, подходил к концу. Как раз неделя, больше тянуть нечего.