Когда она думала о скором и неизбежном разводе, пятнадцатилетняя ее жизнь с Дмитрием представлялась ей такой уютной, такой спокойной и теплой. Для того, чтобы как-то оправдать перед собой случившееся, она искала в ней самое плохое и, странное дело, почти ничего не могла найти. И ведь знала же, что это было, конечно, но теперь как-то улетучилось из памяти, а если и припоминалось, то с трудом. Ну, скучновато бывало порой, нудно, безрадостно. Ну, так что же, ничего страшного. Семейная жизнь не праздничный карнавал, в конце концов. Однако настоящего, глубокого сожаления о том, что эта жизнь кончилась, у нее тем не менее не было. Умом она понимала, что есть о чем пожалеть, пыталась настроить и душу свою на сожаление, но из этого ничего не выходило.
А вот мысль о детях постоянно мучила Марину Николаевну. Им за ее любовь придется заплатить дорого, будет у них теперь «приходящий» папа. И это в том возрасте, когда он нужен им ежедневно, а не по выходным, на несколько часов.
Будущие, после развода, отношения с Павлом представлялись ей смутно и противоречиво. То казалось, что они поженятся, и это наполняло ее такой радостью и счастьем, что она с трудом гасила улыбку; то думалось, что он не захочет менять свою сложившуюся уже, одинокую жизнь, и все меркло, темнело в ней и вокруг нее.
Павел наконец позвонил, они договорились встретиться, и Марина Николаевна ожидала встречи так, как ожидают решения своей судьбы.
13
Входя в читальный зал, Бритвин чувствовал себя приятно возбужденным тем, что сейчас увидит Марину. Ему вспомнилось, как всего каких-нибудь два месяца назад он встретил ее здесь впервые, такую недоступно-гордую, спокойную и красивую. Теперь же он удивился происшедшей в ней перемене. За те несколько дней, в течение которых они не виделись, ее лицо похудело и обрезалось и, самое главное, имело так не свойственное ей выражение грустной растерянности. По дороге в библиотеку он упустил из вида, что ее желание немедленно встретиться с ним скорей всего связано с какими-то неприятностями, вполне сосредоточился на радости вот-вот увидеть ее и теперь испытал нечто вроде разочарования. Свидание наверняка сулило ему что-то неожиданное и невеселое.
Бритвин пришел гораздо раньше, чем они условились, и поэтому увидеть его рядом было для Марины неожиданностью. Весь ее печальный облик изменился мгновенно: лицо вспыхнуло, в глазах возник яркий, живой свет. Бритвин был и польщен, и слегка встревожен этой переменой. Как же она ждала его, бедная! И какие большие надежды связывала с его появлением, если обрадовалась так!
— Здравствуй. Почему так рано? — удивилась она. — Пойдем ко мне в кабинет.
— А может быть, сразу ко мне? — предложил Бритвин.
— Домой? — Она задумалась, машинально перекладывая лежащие на столе бумаги. — Подожди здесь, я попробую договориться.
Через несколько минут они вышли вдвоем из библиотеки и тут же сели в подвернувшееся такси. Марина вновь стала озабоченной и грустной, Бритвин же вопросов не задавал, ожидая, когда она заговорит сама. Так они и ехали молча, молча поднялись по лестнице и вошли в квартиру.
Пока Бритвин готовил чай, Марина сидела в кресле, безразлично листая какую-то книгу. Бритвин чувствовал, что, чем дольше продолжается молчание, тем важней и неприятней будет то, что она сообщит ему.
— Рассказывай, — не выдержал он наконец, подавая ей чашку. — Что стряслось?
— Я развожусь с мужем, — сказала она. — Вернее, он разводится со мной.
Она приостановилась и испытующе смотрела, и по той боли, которая постепенно проступала в ее глазах, Бритвин понял, что она догадывается о его отношении к сказанному. А отношение определилось сразу и однозначно — это была лишняя морока для него. Лишние проблемы, лишние сложности. Лишняя ответственность.
Он знал, что должен расспросить ее, а она должна ответить на его вопросы, но это теперь не имело существенного значения. Самое главное уже было ясно им обоим. Она сообщила ему, что свободна, и это совсем не обрадовало его.
— Почему? — спросил он.
— Я сказала о наших отношениях и нашей поездке.
— Почему? — повторил Бритвин, чувствуя, как в нем возникают, поднимаются из глубины холод и отчуждение, которые он не может подавить.
— Так получилось… Да и какая разница?
— Это окончательно?
— Да, — кивнула она. — Как же иначе?
Бритвин долго молчал, потому что ему нечего было сказать. Он чувствовал всю неловкость, жестокость даже этого молчания по отношению к Марине и никак не мог нарушить его. Единственное, что можно было сделать сейчас, это предложить ей замужество, а как раз этого он и не мог. Он решил это сразу, едва услышав о разводе. Он не успел ни обдумать, ни обосновать свое решение, оно существовало в некоем свернутом, как бумажный рулон, виде и, тем не менее, было четким и однозначным. Он знал, что при необходимости «развернет» его, рассмотрит тщательно и подробно, взвесит все «за» и «против» и оставит прежним. Он продолжал молчать, а все, что приходило ему в голову, казалось таким невыносимо неестественным и фальшивым, что этого невозможно было выговорить. Не сочувствовать же? Не утешать? Не выяснять подробности? Впрочем, он не знает очень существенного — ее отношения к разводу. Ведь если она сказала мужу обо всем, значит, знала, на что шла?
— Ты сама решила развестись? — спросил он.
— Так получилось… Но я не жалею.
— И когда же это будет?
— Не знаю, как там по судопроизводству полагается. Месяца через два, наверное.
От того радостного оживления, которое вспыхнуло в Марине при их встрече, не осталось и следа. Ее лицо завяло, смялось как-то, глаза потухли, углы рта опустились, и это придавало ей скорбное выражение. Было видно, что время от времени она пытается приободриться, приподнимает голову, расправляет плечи, но ненадолго.
Бритвин вдруг ясно представил себе то положение, в котором она оказалась, состояние ее душевное и испытал к ней пронзительную жалость. Надо было немедленно что-то сказать, что-то сделать, чтобы хоть немного помочь ей. Но что? Подойти, приласкать?.. Он же любит ее, черт побери! Любит, но не настолько, чтобы жить с ней вместе. От сих до сих, как говорится… Нехорошо, но что же делать, если это именно так?
Он заставил себя встать, подойти к ней и обнять ее. Она никак не отозвалась, сидя совершенно неподвижно и глядя прямо перед собой.
— Плохо тебе?
— Да, — сказала она тихо.
Он обнял ее настойчивей и крепче, попытался поцеловать, но она отстранилась от него.
— Нет… Нет, нет! Знаешь что, вызови-ка такси, пожалуйста. Мне надо вернуться на работу.
— Зачем же мы приехали? — опешил Бритвин.
— А ты думал затем, что и раньше? — усмехнулась она.
— Нет, но…
— Нет, но да.
— Какая чушь! — искренне возмутился Бритвин. — Разве в этом дело?
— А в чем же? В разговорах? Так мы с тобой поговорили, больше не о чем говорить. Или у тебя есть ко мне еще какие-нибудь вопросы? Впрочем, прости… — сказала она, помолчав. — Я сама не знаю, что говорю, дурь какая-то. Перепуталось все… А такси все-таки вызови.
— Через полчаса будет, — сказал Бритвин, возвращаясь из прихожей, от телефона.
— Вот и хорошо. И время еще у нас с тобой есть. — Она улыбнулась. — Как твои дела? Перешел в институт?
— Перехожу.
— Поздравляю. А дочь как поживает?
— Замуж выходит. Уж заявление подали.
— Еще поздравляю.
— Зачем ты так?..
— А что? Интересуюсь твоей жизнью, как и ты моей. Все правильно и очень мило… О приятном говорим, о неприятном умалчиваем. Зачем друг другу лишние хлопоты доставлять, правда?
Бритвин смотрел на ее оживившееся лицо и боялся, что она заплачет.
— Перестань! — сказал он.
— Ну, что ты, право, — протянула она укоризненно. — Разве можно так с женщиной, да еще с гостьей, разговаривать. Я ведь и обидеться могу. И я обиделась! Во дворе такси подожду, там у вас лавочка есть такая славная…