— Марина, перестань! Что за шутки дурацкие?
— Почему шутки? Что же я, уже и обидеться не вольна? До свиданья! — Она встала. — Нет, нет, провожать меня не надо! Ни в коем случае.
— Комедия какая-то… — пробормотал Бритвин, чувствуя и острую жалость к ней, и раздражение. — Прекрати, тебе говорят!
— До свиданья! Я позвоню недельки через две-три. Время у меня сейчас, сам понимаешь, сложное, разобраться со многим надо…
— Марина!
— Пока! — И она вышла.
Через несколько минут Бритвин подошел к окну кухни и увидел, что Марина действительно сидит на лавочке у подъезда. С высоты пятого этажа она выглядела детски маленькой, и смотреть на нее вот так, из окна, было странно и нелепо.
Бритвин вернулся в комнату и растерянно зашагал из угла в угол, не находя себе места. Пойти к ней, вернуть ее? Но что он ей скажет, кроме того, что уже было сказано? Да и смешно: беготня какая-то друг за другом, уговоры… Незачем капризы подобные поощрять. Ушла, ну, что ж, вольному воля.
Когда он вновь подошел к кухонному окну, Марины уже не было. Он облокотился на подоконник и задумался, почему-то продолжая смотреть на пустую скамейку, где только что сидела Марина.
На душе у него было скверно. Ему навязчиво представлялось выражение лица Марины перед уходом: болезненно-возбужденное и готовое вот-вот смениться отчаянием. Поддавшись живому чувству, он жалел ее и обвинял себя. Ведь она бросилась к нему в тяжелую минуту за помощью и поддержкой и что же нашла? Сухость, сдержанность и холод. Да и вообще, все самое трудное в их связи несла она. Подумать только — муж, двое детей, мать… Попробуй, вырвись из таких пут даже на короткое свиданье, не говоря уже об отлучке на несколько дней. А он никогда и не поинтересовался, как ей это дается… Впрочем, каждый несет свой чемодан. Принцип хороший, но не переборщил ли он с ним в данном случае? Любовь не служба, тут перегородки в отношениях не поставишь. Вот, к примеру, отпускать ее никак нельзя было. Какое там возвращение на работу! Разумеется, выдумка. Просто тяжело ей стало, нервы, что называется, сдали. Надо было ее удержать, силой прямо-таки… Но, положим, она бы осталась, он бы ее успокоил, насколько можно, утешил, согрел… И что же? Дальше-то что? Вот в том-то и вопрос — что дальше? Сказавши «а», надо сказать и «б». Вот тут загвоздка и получается… Кстати, почему брак с ней так очевидно невозможен? Во всяком случае, в обозримом будущем? А потому, что это очень осложнило бы ему жизнь. Двое чужих детей, теща… Подумать страшно. И с Мариной все было бы непросто. Жить вместе совсем не то, что встречаться раз в неделю. Сколько пришлось бы тратить нервов и сил! И как раз в ту пору, когда они для работы позарез нужны. Положим даже, что все-таки сошлись, поженились… Какой же выигрыш? Никакого, в сущности, не только для него, но, возможно, и для самой Марины. Не такая уж это радость — мозолить друг друга глаза каждый день, гораздо лучше видеться изредка, но тогда уж и общаться по-настоящему, не отвлекаясь. Где-то он читал, что муж с женой в среднем разговаривают около получаса в день. А если проводить вместе целый день хотя бы раз в неделю, то даже больше этого самого общения получается. И никакой лишней, бытовой мороки, никаких хлопот. Тем более, что теперь, после развода, со встречами намного проще будет.
Чем больше Бритвин размышлял, тем спокойнее становился. Уже и нечто положительное виделось ему в происшедшем. По крайней мере, все ясно, все точки над «и» поставлены, а это он всегда очень ценил. Да и в чем, собственно, он виноват? Никаких надежд на брак он Марине никогда не подавал, а если они у нее все-таки возникли, то он не имеет к этому отношения. Каждый волен надеяться на что угодно, а если надежда не оправдалась, то и крах ее должен терпеть. И никто никому в таком деле не помощник.
В конце концов сложившаяся ситуация стала представляться Бритвину совсем уже в светлых тонах. Насколько все станет легче после развода, думал он. Можно будет появляться вдвоем с Мариной где угодно, без оглядки и тревоги, выходные дни целиком совместно проводить, в отпуск ездить. Она, наверное, и сама не догадывается о тех возможностях, которые открываются впереди. Их отношения могут стать очень близки к брачным, но без неизбежных в браке издержек и тягот. В сущности, это же идеальный вариант! Ну, а если вдруг очень захочется ежедневно быть вместе, совсем уж не разлучаться — что ж, можно будет и сойтись, и брак оформить. Все это в их руках. Вот перейдет он на новую работу, расхлебает первые, неизбежные при этом трудности, монографию закончит, а там будет видно. Сейчас ему никак нельзя жениться, а пройдет год, другой и, глядишь, это станет не только возможным, но и необходимым. Впрочем, так далеко вперед и заглядывать нечего… Надо встретиться с ней поскорее, не откладывая, решил в конце концов Бритвин. Приободрить ее, успокоить. А то уж слишком нехорошо они сегодня расстались.
14
Марина Николаевна ушла, убежала почти от Павла потому, что у нее не было сил оставаться с ним рядом — такая мука, такой стыд отверженности охватили ее. И в то же время в глубине души она хотела, чтобы он задержал ее, сказал какие-то слова, которые бы сразу все изменили. Даже спускаясь по лестнице, она все еще надеялась на это, ждала звука его шагов за спиной.
Оказавшись во дворе, она совсем растерялась: что делать, куда идти? Окружающее представилось ей странно незнакомым, словно она была здесь впервые. Мысль о такси, о том, что его надо ждать, выручила ее, и она села на лавочку у подъезда. Потом вдруг подумала, что Павел может увидеть ее из окна, и ощутила новый и еще более мучительный приступ стыда. Она поспешно направилась в дальний угол двора, да и совсем ушла бы отсюда, если б не шофер такси, которого нельзя было подводить.
Присев на детскую качалку, она ощутила противную зыбкость этой опоры и была вынуждена тут же подняться. Она принялась шагать из конца в конец по маленькой, огороженной кустарником площадке, но от однообразного мелькания перед глазами качелей, качалки, песочницы ей стало еще хуже, еще муторней. Нигде она не могла найти себе ни места, ни покоя. К тому же, несмотря на теплую погоду, озноб начал все сильнее охватывать ее — настолько, что она даже обняла себя за плечи, чтобы унять дрожь. Недавний сон о том, что она бежала, замерзая, по полю, вспомнился ей. Да, да, подумала она, соглашаясь с чем-то. Так оно и есть, так оно теперь и будет…
К подъезду Павла подрулило такси, и Марина Николаевна заторопилась к нему, совершенно не представляя, куда ей ехать? Не домой же, не на работу? Она наверняка выглядит так, что никому из знакомых и, тем более, близких людей ей нельзя показываться. Надо побыть одной и хоть немного взять себя в руки.
За рулем сидела молоденькая девушка, и Марина Николаевна испытала острую зависть к обыденно-спокойному выражению ее румяного щекастого лица.
Тронулись, и вокруг замелькали дома, улицы, такие знакомые и такие сейчас почему-то чужие. Марина Николаевна почувствовала некоторое облегчение: внимание отвлекалось, рассеивалось, и можно было почти бездумно смотреть в окно. Она решила ездить до тех пор, пока не кончатся деньги, что-то около пяти рублей.
— Покажите мне город, — сказала она девушке.
— Хорошо, — с готовностью и словно бы даже робостью ответила та.
Прошло, однако, совсем немного времени, и уже хорошо знакомое Марине Николаевне ощущение не физической, а душевной тошноты стало подниматься в ней снова. В этой бесцельной, бессмысленной езде ей представилось что-то дурное, жутковатое, зыбкое… Только что она металась по двору, не находя себе пристанища, а теперь мечется уже по целому городу. «С ума я схожу, что ли?» — мелькнуло у нее. Она попросила остановить машину и вышла.
Место, где она оказалась, было странным — какая-то смесь разнородного и малосовместимого. С одной стороны тянулся район индивидуальной застройки со старыми, давно не ремонтировавшимися, домами, садами и заборами. Он был и хорош тишиной и малолюдьем, и в то же время чудилось в нем что-то неприятное, отжившее свой век, выморочное, пустое. С другой стороны, подступая к этим частным домишкам вплотную и тесня их, высились громадные, многоэтажные корпуса, угрюмоватые в своей обнаженности, как скалы. А на стыке между этими зонами человеческого жилья застрял, зажатый с двух сторон, кусочек природы: маленький пруд в зеленой ряске и березнячок на его берегу — легкий и сквозной. Рядом же, впритык с березнячком, располагалась конусовидная гора шлака. Марина Николаевна осматривалась снова и снова, не зная, что делать ей дальше, куда идти? И в этой противоречивой лоскутности окружающего начала, наконец, чудится ей какое-то смутное соответствие ее собственному душевному состоянию…