Когда к ним подошла старая тетка с висевшей на животе кожаной сумкой, мальчик догадался, что она продает билеты. Женщина, сидевшая с краю, сказала: «Два», сунула тетке деньги и взяла у нее длинненькую белую бумажку, билет. Мальчик достал свои медяки и протянул их женщине:
— Вот…
— Это прелестно, — засмеялась она, отстранив его руку и погладив его по голове.
Мальчик поежился и прижался в угол.
— Ишь ты, Ерш Ершович! Недотрога какой! Как зовут-то?
— Васька, — буркнул мальчик.
— А зачем на автостанцию едешь?
— Отца потерял.
— А если не найдешь, что тогда? У тебя ведь и денег совсем нет.
— Есть, — сказал мальчик. — Что вы не взяли.
— Ах ты, мой Филиппок! — Она протянула к нему руку и тут же отдернула ее. — Не буду, не буду, не ершись… Что же с тобой делать? Выходить мне надо и времени нет… — Она помолчала. — Значит, так. Если отца не найдешь, обратись к дежурному по автовокзалу и все ему объясни, понял? Дежурный по автовокзалу, запомнишь?
— Да, — кивнул мальчик.
— И это возьми. — Покопавшись в сумке, женщина протянула ему два огромных, краснобоких яблока. — Голодный, наверное?
— Нет, — сказал мальчик, беря яблоки. — Я ел, меня люди угостили.
— Ну вот и я, как люди… — Она улыбнулась, но мальчику вдруг стало ее жалко. — Счастливо тебе, мужичок!
То мужичок, то Филиппок какой-то, растерянно думал мальчик, глядя женщине вслед. Что-то в ней было совсем для него непонятное и влекущее, особенно в последней ее улыбке. Когда же он увидел ее через трамвайное стекло, она выглядела так, словно готова была заплакать.
Подойдя к автостанции, мальчик ее узнал. Вот здесь остановился их автобус и они из него вышли, вот тут напились воды, вон там ждали трамвая… Он долго, с требовательной надеждой осматриваясь, искал отца, но его нигде не было. Разочарование оказалось таким сильным, что мальчик вновь ощутил близость слез, но сумел стерпеть, не заплакать, и вышло это легче, привычней, чем раньше. Когда же заметил табличку, на которой было крупно написано «Корнево», то и совсем приободрился. Отсюда, значит, автобус домой идет, понял он с радостью. Он все стоял и стоял здесь и не мог отойти, словно схватился, наконец, за некую невидимую нить, связывающую его с домом, и боялся выпустить ее из рук. С этого места отец и поедет домой, тут его и ждать надо, решил он.
Площадку перед автостанцией с одной стороны огораживал дощатый забор, дававший узкую полоску тени, вдоль него на земле сидели люди, группами и поодиночке. Мальчик выбрал местечко между стариком в кепке, похожей на отцовскую, и двумя женщинами с маленькими детьми и присел на корточки, прислонившись спиной к забору. От соседей пахло как-то знакомо и поэтому приятно; и голоса у них были как бы деревенские, домашние; и травка тут кое-где привычная росла, лебеда с крапивой, пыльная, замученная, но все-таки своя. Мальчик хорошо видел отсюда и табличку со словом «Корнево», и вход в автостанцию — если появится отец, уж он его не пропустит.
— Парень! — вдруг обратилась к нему сидевшая рядом пожилая женщина. — Можешь за девками нашими минутку поглядеть? Чтоб под колеса куда, не дай бог, не сунулись.
— Да за ним самим еще смотреть надо! — засмеялась вторая, молодая совсем.
— Чегой-то! Он, я вижу, паренечек хоть куда! Самостоятельный. Так, ай нет? — обратилась она к мальчику.
— Посмотрю, — смутившись, отозвался он.
— Вот и умник! На дорогу не пускай, главное, а мы моментом!
Женщины торопливо ушли, скрылись, повернув за угол автостанции, а мальчик оглядел «девок» и пододвинулся к ним вплотную. Одна была маленькая совсем, лежала на сером одеяле между узлами, и он решил, что никаких хлопот у него с ней не будет. Второй было лет пять, и глаза у нее были хитрые.
— Как тебя звать? — спросил мальчик.
— Не твое собачье дело! — крикнула она.
От неожиданности он растерянно улыбнулся. Старичок в кепке закашлялся смеясь.
— Вот так-так, — пробормотал он. — Вот это по-нашему!
— Ты чего? — возмутился наконец мальчик. — Ты слышала, что сказано? Я за вами должен смотреть, а вы слушаться.
— Ты не можешь, не можешь! — крикнула девочка и показала язык. — Ты сам маленький! Мамка так сказала, понял?
— Дура, — буркнул мальчик.
— Сам дурак! — крикнула она и побежала вдоль забора.
Мальчик, не трогаясь с места, наблюдал за ней, и она, явно его дразня, повернула к медленно разворачивающемуся автобусу. Он бросился вслед и схватил ее за руку. Она, нисколько не сопротивляясь, спокойно и весело посмотрела на него снизу вверх.
— Ты куда бежала?
— А так просто. От тебя. Пусти! Пусти, больно! — Она начала вырывать у мальчика руку.
— Опять убежишь?
— Не твое собачье дело! Пусти, больно! О-о-о! — Она закричала с таким отчаянием, что мальчик, оторопев, отпустил ее.
На этот раз она свернула к улице, туда, где то и дело быстро проносились машины. И мальчик опять бросился за ней, и опять она спокойно и насмешливо позволила поймать себя.
— Зачем ты убегаешь? — спросил он с искренним недоумением.
— А нарочно. Назло потому что, — охотно пояснила она. — А ты мне не приказывай, понятно? Ты мне никто. Пусти!
— Убежишь…
— Нет. Мне уже надоело. А не пустишь, я тебя укушу. Я могу до крови.
— Кусай, — сказал мальчик.
Она тут же укусила его за руку, и так больно, что он отпустил ее.
— Ага! — крикнула она, отбежав.
Мальчик с удивлением подумал, что она ему нравится. Что-то в ней было такое привлекательное. Он все смотрел, и смотрел на нее, и вдруг решил, что она может вот-вот заплакать. Ему стало ее жаль, как недавно красивую тетю, с которой он ехал в трамвае, и вместе с этим он почувствовал себя как-то увереннее и взрослее. Даже словно бы вырос за эти несколько мгновений, выше ростом стал. Ощущение было похоже на то, какое он испытывал, летая во сне: в груди что-то сладко замерло и расширилось.
Достав из кармана яблоко, он протянул его девочке:
— Возьми!
Она подошла нерешительно, взяла яблоко и вдруг, размахнувшись, швырнула его. Мальчик почти не удивился, словно ожидал чего-то подобного.
— Зря бросила, — сказал он задумчиво и серьезно. — Хорошее было яблоко.
— Ну и что! — фыркнула она. — У нас таких полно!
Увидев возвращавшихся женщин, мальчик с тревогой подумал, что он давно уже не обращал внимания ни на автобусы, ни на дверь автостанции и мог за это время прозевать отца.
— Все ничего? — спросила пожилая женщина. — Девки наши не бунтовали?
— Ничего, — ответил мальчик тихо.
— Старшая у вас чудная, — сказал старик. — Замотала парня совсем, чего только не выделывала.
— Не чудная она, а ненормальная. Не знаем, что и делать, замучились с ней.
— Сглаз, может? — предположил старик.
— Да какой там сглаз! — досадливо отмахнулась женщина. — Отец, пьяный идиот, ее испортил. Побил сильно, она и сделалась не в себе. С месяц уже как. Все навыворот делает, по ночам во сне кричит.
— Что ж так побил-то? — соболезнующе спросил старик.
— А бутыль с самогоном столкнула со стола, он и озверел. Сгубил ребенка, вражина… Манька! — крикнула она девочке. — А ну давай сюда, ехать нам надо!
Идя вслед за женщиной с узелком, бьющим ее по ногам, девочка оглянулась и улыбнулась мальчику. Потом оглянулась еще раз и скорчила рожицу, то ли веселую, то ли злую — ему было уже не разобрать…
— И мне пора трогаться, — сказал старик, вставая и прилаживая за спину мешок. — А ты, малый, чего тут торчишь?
Мальчику не хотелось говорить о том, что он потерялся, то чувство уверенности в себе, повзросления мгновенного, которое он испытывал, возясь с девочкой, мешало ему.
— Мне в Корнево надо, — сказал он.
— Так это на автобусе, ежели не ушел еще. Деньги-то на билет имеются?
— Нет.
— Плоховато… Но и опять не беда. Так попросись или на попутке можно попробовать.
— Как на попутке? — не понял мальчик.
— А на машине на попутной. Проголосуешь, глядь, и заберет кто, подбросит.
— Как проголосуешь?