Ри заговорщицки подмигнул и влил мне в пасть остаток виски. Сейчас.
Я щелкнул носком ботинка о левый каблук. В тот же миг из носка выскочило четырехдюймовое лезвие, которое я с удовольствием вонзил лейтенанту в промежность. Секунду спустя в моей лапе был его револьвер. Я всадил по пуле в сердце обоим насильникам и поблагодарил Энн за помощь.
Уже спустя двадцать минут бордель был свободен от дезертиров. Многие из них в спешке покинули заведение, едва заслышав выстрелы. Решили, что сопротивленцы пришли по их душу. Я смеялся от всего сердца, увидев последнего из них. Солдафон лежал на полу посреди холла и растерянно прижимал ладони к паху. Одна из девочек улыбалась окровавленными зубами и показывала шлюхам откушенный член.
"Мистер лис, вы живы!"– кричал Рик, едва завидев нас с Энн и побежал навстречу.
Территория лодочников, пасмурное утро субботы. Энн кутается в мой плащ и сонно щурит глаза. Мое левое плечо ноет тупой болью, а правое превозмогает вес тяжеленой сумки с серебром старухи Ган. Ри держал его в своих апартаментах в борделе. Пока солдаты жрали крыс и трахались в долг, не имея средств. Не то, чтобы мне было их жаль.
Я велел Рику раздобыть нам завтрак и дал пару лейе.
"Спасибо".
Первое слово, что Энн сказала мне за все это время.
Мясо.
Зима спешила на смену ноябрьским ветрам. Город примерил на крыши домов и фонарные столбы снежные шапки. Бр-р-р. Холод лучше сырости. Прячет грязь на улицах беспокойных районов. И речь вовсе не о дохлых крысах в сточных водах.
Сижу на каком-то гнилом, полностью продуваемом зимними ветрами чердаке. Не ел с вечера, зубы стучат, что колеса твоей телеги по оледенелой брусчатке. Кутаюсь в потрепанный плащ и с сожалением думаю о том, что не взял шерстяной платок Энн. Предлагала – отказался. Лисья страсть к бравадам ничуть не меньше человеческой.
Скрип снизу. Дом ветхий, дрожит на ветру, как осина. Но этот скрип из-под мужской ноги в тяжеленных зимних башмаках. Поднимается наверх. Замер? Через вой ветра смутно доносились до меня звуки шуршания брезентовой куртки, которые имеют обыкновение носить рыбаки из портовых. Шарит по карманам.
Деревянные лапы не без сожаления расстались с теплыми овчинными рукавицами. Достаю револьвер из кармана плаща. Ледяная сталь обжигает даже через шерсть.
Я успел направить оружие в сторону входной двери на чердачное помещение. Узкая полоска лунного света, сочившегося снаружи, расширилась и, и дверь распахнулась.
Я не остался на пристани. Серебра и той толики обаяния Энн, которую удалось наскрести, хватило, чтобы снять небольшую квартирку в порту. Хозяйка дома, дамочка средних лет с неимоверно широкими бедрами, долго и подозрительно рассматривала Энн и Рика. До сих пор считает их проходимцами, да то и дело норовит подловить на какой-нибудь оплошности. Наверняка чтобы задрать цену за свой клоповник.
Я старался держаться от них подальше. Приходил только по необходимости. Осень провел в компании пьянчуг по типу Винса и его братков по стакану. Ночевал, где придется, зачастую на лавке в какой-нибудь пивнушке. Если вышибалы не вышвыривали на улицу. Ган кормила червей на премерзком социальном кладбище, наполовину утопающем в болоте на восточной окраине города. Другие заказчики не объявлялись с сентября. Выпивка, кости и блевотного вкуса похлебка, которую подают в дешевых барах для избавления от похмелья, заняли весь мой досуг.
Зимой приходится туго. Я не рискнул поселиться в закромах Ган, ее имуществом нынче владеет культ кровавого бога. Не хватало еще испробовать себя в роли жертвенного подношения идолам на одном из их празднеств.
Деньгами я доверил распоряжаться Энн. Взять их на комнаты и девок, зная, что они скоро закончатся, я не мог.
Энн умница. Быстро освоилась на новом месте, устроилась торговать рыбой на портовом рынке. Все такая же молчаливая и тихая. Но я видел и не забыл блеск свободы в ее темно-зеленых глазах. Горжусь ей. Больше, чем собой.
Рик поначалу таскался за мной, как второй хвост. Следил за чистотой одежды, забирал иной раз из пивнушек. Просился в подмастерье. Я щелкнул его по лбу и наказал идти учиться грамоте и письму в городской школе для мальчиков. Больше так, для красного словца. Рик сам отвязался. Вижу его не чаще раза в месяц. Знаю, что он пропадает в бараках, где раньше обитал. Носит тамошним обитателям рыбу, украденную с рыночных прилавков, хлеб и иногда солонину. Понятия не имею, где он это берет и когда научился красть. Проклинаю себя за то, что невольно испытываю гордость и за него.