На кухне я заметил Жемая. Парнишка пытался выскочить через дверь, ведущую в кладовку с припасами, а оттуда на улицу. Карманы его куртешки не вмещали в себя огромные ломти копченой свинины, которые он только что стащил со стола.
«Воровать повадился?» – спросил я его, схватив за грудки.
Тот замотал головой и быстро выложил припрятанные продукты на поднос со свежеиспеченным хлебом.
Усмехнулся про себя. Вспомнил собственные похождения в погреба старухи Ган. Пусть покоится она с миром, жадная стерва.
Я распихал обратно по карманам парнишки его добычу и выпроводил до выхода, пока его никто не заметил. Поварихи здесь суровые.
«Стой, дружок. Расскажи, как так вышло, что ты работаешь на Присс?»
Парнишка замешкался с ответом. Теребил в руках меховые рукавицы, минуты три, наверное.
«Я иногда выполняю ее поручения. Доставляю почту куда нужно. Приношу продукты из лавки через два квартала.»
Хм. А за продуктами ж девочки ходят, если я ничего не путаю.
«Ты знал Персею?»
«Нет.»
Покраснели сперва мочки ушей. Лицо лишь спустя мгновение, когда он увидел выражение моей морды.
Я потащил парнишку в каморку, где накануне общался с Феей и устроил допрос по всем правилам. Жемай долго ломаться не стал, даже револьвер доставать не пришлось.
«То есть, вы с Персеей планировали убежать этой весной?» – подытожил я и откусил кусок копчености. Желудок заликовал.
«Планировал я, мистер. Персея долго не соглашалась, но я ее уговорил. Мадам Присс это бы не понравилось… Я не убивал ее! Клянусь. Мы были счастливы и хотели пожениться, когда пересекли бы границу города.»
Парнишка говорил долго и сбивчиво. Глотал слова и подростковые слезы. Он не врет. Или врет?
«Лет сколько тебе, дружище?» – спросил я его, выпроваживая из комнаты по окончании разговора.
«Шестнадцать».
Вот черт.
Сидит у окошка и вглядывается в морозный день. Выходной. Давно ли ела? Давно ли ел 11-летний парнишка, сидящий на лавке подле нее. Взгляд его пуст и направлен в пол. Она отвлекается от своего занятия и смотрит на ребенка. Прижимает его к себе, шепчет на ухо какие-то слова, напевает тихие мотивы. В изумрудных глазах застыли слезы, и когда день двинулся к закату, она встала со своего места, взяла в руки костыли и принялась за домашние хлопоты. Ее ожидание стоит того, чтобы вернуться.
Ночь третья, заключительная.
Я попросил одну из девочек ближе к полуночи пригласить Присс в коморку, в которой провел остаток дня с парнишкой. Жемай спал, свернувшись в калачик на грязной постели. Не стал его будить.
«Твой?» – шепнул я старой шлюхе, когда она шагнула за порог комнаты.
Присс замерла на мгновение. Этого времени мне хватило, чтобы успеть перехватить ее руку с однозарядным револьвером, который она ловко выхватила из-под юбки. В панталонах его держит, что ли?
«Твой?» – повторил я, направив на нее ее оружие.
«Мой. Тронешь его – глотку тебе перегрызу.»
Присс шипела, как кошка и глядела на меня исподлобья. Дверь она не закрыла, и я ждал с минуты на минуту прихода ее девочек.
«Быстро сядь сейчас на кровать. И не шути со мной, дорогуша.»
Присс подчинилась. Дерзко плюхнулась на постель, закрыв своей спиной только проснувшегося Жемая. Ну прям мать-лань, защищающая своим телом олененка-несмышленыша.
«Мама, я не хотел говорить. Но он обвинял меня в убийстве Персеи. Ты же в это не веришь, мама? Я бы никогда…»
«Знаю, сынок, знаю. А теперь будь хорошим мальчиком – заткнись и дай мне самой поговорить с этим недоумком.»
«Как грубо.» – заметил я, почесав нос рукояткой револьвера.
Присс ухмыльнулась усмешкой висельника и прижалась спиной к мальчишке.
«Спроси своего отпрыска, дорогуша. Зачем он убил девушку. Спроси, сейчас же.»
Парнишка яростно замотал головой и спрятался за материнский стан. Как трогательно.
А Присс, переводя взгляд с оружия на Жемая, что-то невнятно воскликнула и… засмеялась.
А?
Смеялась она долго, издавая клокочущие звуки. Похожи на бульканье крови в перерезанной глотке. Жемай глядел на мать взглядом, полного ужаса и недоумения. Старушка головой тронулась, что ли?
В дверь постучали. Я осторожно, не отводя оружия от матери с сыном отворил ее. И увидел Персею.
Девушка смотрела на меня и улыбалась. Улыбка брала начало у левого уха, в аккурат от сережки в виде шипастой розы. А заканчивалась с другой стороны. Там вместо украшения в ухе застрял комок мерзлой земли. Персея моргнула и повалилась вперед.