Выбрать главу

Ли относился ко мне пренебрежительно. Лет до девяти я делал черную работу по кухне, обслуживал лошадей и пони, чистил туалеты. Цирк стоял за городом еще до моего появления. Ли часто говорил, что весной следующего года мы снимемся с места и отправимся в путь, как в старые добрые. Этого так и не произошло.

Напарником моим по черновой работенке был карлик Лер, человек премерзкого характера с огромным горбатым носом. он зачастую и был главным сочинителем историй о моем происхождении. За это в возрасте десяти лет я столкнул его в выгребную яму, откуда он смог выбраться только с помощью своих собутыльников-акробатов. Обещался прострелить мне колени и вырвать хвост.

Когда у меня начал ломаться голос Ли позвал меня на личный разговор. Оказалось, он придумал номер со мной. Я должен был изображать дикого лиса, которого дрессировщик научил речи. Ли говорил, я должен быть благодарен ему и его людям за то, что до сих пор не сдох от голода. Я согласился на эту работу и той же ночью покинул цирк, прихватив горсть серебра из личного сейфа Бобби Ли. Циркача из меня не вышло.

Родственники Ли, цыгане, единственные, кто относился ко мне с теплом и отзывчивостью. Они были кибитниками, каждую весну и осень снимались с постоя и под песни и смех отправлялись в путь. Дядя Ли, барон Алмас, в обмен за серебро своего племянника взял меня в путь той весной без особых возражений. Лис-цыганенок.

По средам границу между районом Звонарей и остальным городом лучше обходить стороной. С рассвета до полудня законники проводят показательный казни предателей короны. В основном, вешали нищих и бродяг, потому как все сопротивленцы расквартировались за надежным заслоном из вышек и блокпостов. Жандармы и на милю к ним не приближаются.

Повешенные, вывалив наружу иссохшие языки и покачивая босыми ногами, несли свой безмолвный караул ровно до вечера субботы, когда возвращались те же люди, что исполняли этот несправедливый приговор. Трупы снимали, латали шесты и подмостки в преддверии следующей казни.

Использовав единственную ниточку, которая могла привести меня к деньгам Ган, я не отчаялся. Теперь мог мыслить свободнее, не опираясь на сплетни и слухи. Я наблюдал через слюдяное окошко в прачечной, как Энн ловко расправляется с перепачканными кровью и спермой простынями. Размышлял.

Ган имеет много доходов и помимо своей тухлой лавчонки со старьем, которому место в канаве или на помойке. Свои богатства она заработала на торговле крадеными ружьями и пушками, которые благодаря ее посредничеству успешно попадали из рук уличных банд в руки лодочников. А оттуда на фронт, к рижсцам. Иногда к сопротивлению.

Дела у Ган идут неплохо. Насколько мне известно. Война идет, серебро копится, грея ее скупое сердце. Бизнес между бандами и контрабандистами поддерживается благодаря ее хитрости и хлипкому мировому соглашению. Этим идиотам нужен мир. Не будут красть у Ган даже завалявшегося лейе. Старуха хочет власти? Хочет натравить банды на лодочные станции? Тогда зачем ей я. Нужно больше информации. Для этого придется поговорить с парочкой крайне неприятных личностей.

Не люблю рисковать. Но любопытство сильнее инстинктов. дождавшись вечера, я тенью выскользнул из района Звонарей и направился вдоль ровных рядом виселиц в места похуже.

Не люблю город. Неприветлив и сыр. Люблю выпивку. Женщин. Темноту, в которой могу жить свободно и без косых взглядов. Город не люблю. Эти узкие улочки, залитые помоями и сточными водами. мертвые крысы вдоль бордюров и стен безликих домов. Люди прячутся за массивными деревянными ставнями, страшась гнева короны и беспредела уличных банд. Газовый свет заливает город с сумерек и до предрассветного часа. Но и он не делает город приветливым. Или безопасным.

Я крадусь вдоль сточных канав, плотно завернувшись в плащ. Холодно. Дует северный ветер. Он говорит, что впереди долгая и морозная зима. Иной раз приходится ловко уворачиваться от помоев, которые люди выливают из окон домов прямо на твою шляпу. Я направляюсь на территорию мясников.

Мясницкие лавки принадлежат Вернону Бюрре. Я знал его еще с детства, он, будучи владельцем маленькой мясной лавки, самолично на осле доставлял в цирк свежую (в основном не очень) солонину. Говорят, ему свезло во время первой войны с островитянами. Он разжился золотыми самородками и быстро сколотил состояние и процветающий бизнес. За городом сотни ферм под его началом выращивают скотину на убой. Говядина. Свинина. Что поэкзотичнее. Бюрре пытался получить у короны разрешение на разведение и продажу дикарей с островов. называл их изысканными на вкус. Корона не одобрила такую затею. Но Бюрре все равно нашел способ, как скрытно ввозить в город пленных дикарей. И наладил рынок сбыта.