За 1984-1993 годы в «Известиях» было опубликовано около двухсот «колонок Туркова», как выразилась в своем отзыве поэтесса Татьяна Бек, а с 1991 года там же печатались и мои литературно-публицистические статьи.
Признаться, никогда в жизни не было у меня такой свободы и «оперативного простора»! Та же Татьяна Бек, упомянув, что я ставлю в особую заслугу знаменитому сабашниковскому издательству то, что оно открывало перед читателями «все новые области знания и талантливые имена», писала: «Это и стало своеобразной программой самого А. Туркова в его работе... в отборе книг для рецензирования, в акцентах внутри каждого материала».
Писавшие об этой колонке отмечали, что одна из ее ведущих тем — это «историческая память, причем не только парадные ее стороны, но и забытые, искаженные, теневые».
«Страшна эрозия почвы, — говорилось в одной моей рецензии. — Но опасна и эрозия памяти, когда порой целые пласты минувшей жизни, куда уходят корни многих мыслей и дел потомков, оказывались как бы не существующими».
Действительно, ведь в ту пору читателю не был еще в достаточной мере возвращен даже Карамзин с его великим трудом — «Историей Государства Российского», ни, тем более, кропотливый исследователь московской старины Иван Забелин или «провинциал» Афанасий Щапов с его трагической судьбой. Лишь робко, глухо, невнятно упоминались такие яркие и жестоко пресеченные в сталинщину явления искусства, как деятельность Всеволода Мейерхольда и так называемый второй МХАТ.
Когда я заговорил о последнем в рецензии на книгу Софьи Гиацинтовой, то получил взволнованное письмо бывшей актрисы этого театра А. Образцовой (жены создателя знаменитого Театра кукол): «...С той поры (как его закрыли— А.Т.) никто добрым словом не отзывался о нашем театре». Она горестно вспоминала их последний спектакль: «Закрыли занавес и больше не разрешили его раскрывать, хотя публика требовала. Капельдинерам было велено поскорее выпроваживать публику. За закрытым навеки для нас занавесом стояли все актеры. Помню, как плакала Гиацинтова».
Неизменно получали отклик в колонке книги и мемуары не только о героях Великой Отечественной войны, но и о ее нескончаемых жертвах — безутешных матерях и вдовах, о «поседелом детстве», о подростках, которые не по возрасту рано встали к станкам и «отдали Отечеству не злато-серебро — единственное детство, все свое добро», как сказано в прекрасных стихах Бориса Слуцкого, или даже занимались поистине ратным трудом, как герои одного очерка, разминировавшие восемьсот восемьдесят (!) гектаров колхозных полей, хотя «по всем правилам раз пятьдесят должны были подорваться».
Даже неполный перечень «персонажей» известинских колонок может дать определенное представление о постепенно складывавшейся перед их читателем картине отечественной (хотя и не только...) культуры: и это не одни классики «первого ряда», но и Николай Новиков, в чьем лице, по выражению Ключевского, «неслужащий русский дворянин едва ли не впервые выходил на службу отечеству с пером и книгой», и скромнейший Яков Полонский, чей поэтический «костер» светит нам доныне, и оба Якушкины — декабрист и бродяга-фольклорист, и Аксаковы, и Петр Лавров, и еще недавно начисто отлученный от родины Павел Милюков, и другой «опальный» — Виктор Некрасов, и не согнутый десятилетиями лагерей и тюрем прекрасный писатель Олег Васильевич Волков, — а скольких достойнейших имен я еще не назвал!
Побывали «в гостях» у колонки и такие замечательные (а то и гениальные) художники, как Нестеров, Васнецов, Врубель, Борисов- Мусатов, Кустодиев, Добужинский, Кузьмин (к тому же чудесный мемуарист), Владимир Фаворский, и целое театральное «созвездие» (как называлась книга Александра Мацкина об этих людях): Станиславский, Михаил Чехов, Сергей Образцов, Цецилия Мансурова, Евгений Вахтангов, Алексей Дикий, Андрей Лобанов, Эраст Гарин...
Доброе слово, как известно, и кошке приятно. И радостно вспомнить, что после появления рецензии на другую книгу Мацкина — «Гоголевские фейерверки» — старый и больной автор вновь уселся за письменный стол.
Надо еще сказать, что известинская колонка была для меня спасительной отдушиной в последние «застойные» годы, когда и в литературной критике воцарилась удушливая атмосфера беспардонного хваления «сановных» писателей, боязни словечко сказать «против шерсти» и вообще чем-либо возмутить стоячие воды идеологического болота.
Через год после начала перестройки главный редактор «Литературного обозрения» Леонард Лавлинский с горечью писал, что даже его «специализированный» (целиком состоявший из критических статей) журнал «не смог, к примеру, опубликовать некоторые едкие заметки А. Туркова из-за того, что одновременно в них задевалось несколько ответственных лиц». Хорошо еще, что некоторые заметки «отважились» напечатать другие издания, например, «Литературная учеба», приютившая статью «Похвала наповал».