Поместили на обложку апрельского номера фотографию слона — нахлобучка: апрель — месяц рождения Ленина, а вы...
Или вот ленинская ссылка в Шушенское выглядит у побывавшего там очеркиста не только не страшным наказанием, а чуть ли не идиллией: на охоту ходил, на коньках катался да еще песенку какую-то пел на слова — сказать страшно! — Цедербаума (ох, опять эти...), то есть Мартова! будущего лидера меньшевиков! Ну, и что, если они в ту пору еще не разошлись по разные стороны баррикад и даже дружили?! Все равно — грубейшая политическая ошибка!
В одной статье о народовольцах усмотрели чуть ли не инструкцию для современных террористов. Интереснейшая серия статей о России давно прошедших веков стала поводом для нравоучения: дескать, подлинная история нашей страны начинается с семнадцатого года!
«Мне граф Орлов мораль читал», — вспоминал некогда Некрасов о своих собеседованиях с шефом жандармов. Нину, слава Богу, отчитывали всего лишь инструктора отделов культуры и пропаганды или — бери выше! — сам Севрук, уже чином поболее, «прославившийся» своими яростными нападками на «новомирскую» прозу Василя Быкова о войне. Как раз он-то и требовал вести «летоисчисление» с Октября семнадцатого.
Поразительны были «ножницы» в оценках — вечные претензии и придирки «сверху» и популярность у читателей, выражавшаяся в постоянном росте подписки. Начальство расценило читательские пожелания по-своему и распорядилось... сократить тираж ни мало, ни много на двести тысяч экземпляров, предпочтя ради «идейных» соображений поступиться прибылью.
Первое время председателем правления общества «Знание» был академик Артоболевский, к журналу явно благосклонный. Но после его кончины в «Знании» воцарился лауреат Нобелевской премии по физике академик Басов, которому вздумалось превратить общекультурный, отвечавший интересам разных категорий читателей журнал в преимущественно технический, с «академическим» уклоном.
Он думал проделать это втихомолку и, быть может, преуспел бы, если бы слух о его затее все же каким-то образом не дошел до Нины и она не ринулась на защиту своего детища, которому к этому времени отдала добрых два десятка лет жизни, создав замечательный коллектив (пусть ныне и не модно это слово!) и на редкость привлекательную для авторов атмосферу в редакции.
По сравнению с нобелевским лауреатом Нина, конечно, выглядела прямо-таки муравьем, но таким, который, как в крыловской басне «хаживал один на паука». «...Ей цены не было, как она изворачивалась для того, чтобы журнал существовал», — скажет впоследствии известный художник Б. Жутовский. Добившись аудиенции у «самого» Тяжельникова, в недавнем прошлом первого секретя ЦК ВЛКСМ, а в ту пору возглавлявшего один из главнейших отделов «большого» ЦК, Нина сумела его «распропагандировать». Психологически немалую роль при этом сыграло ее страстное заявление, что какой-либо сугубо личной заинтересованности в судьбе журнала у нее нет: «Я ведь уже с базара еду!» — сказала она, имея в виду свой возраст. Услышав такое от все еще интересной, со вкусом одетой дамы, Тяжельников, по ее словам, даже несколько оторопел.
В это время, как ранее и в других случаях, на выручку журналу пришел один из членов редколлегии — знаменитый химик Иван Людвигович Кнунянц. Нина с веселой нежностью вспоминала, как он, замотанный платком (флюс разыгрался), по-бабьи пригорюнясь, вместе с ней искал и находил особенно убедительные и хитроумные формулировки для очередной петиции в «верха», обличая вздорность и вредность басовской выдумки.
И они отбились! Басов недовольно отступился от своей затеи.
Не без иных треволнений, огорчений и хлопот (к примеру, пришлось по ряду причин переменить формат журнала, что далеко не всем читателям пришлось по вкусу), Нина проработала в редакции еще несколько лет (я даже дразнил ее, что дольше «царил» только незабвенный Софронов: тридцать три года против ее двадцати четырех!).
Она подала в отставку в 1989 году накануне семидесятилетия и сумела передать бразды правления не какому-нибудь пришлому «варягу», а своему долголетнему, после ухода Л. Жигарева, заместителю Григорию Андреевичу Зеленко, который некогда начал журналистскую деятельность ее сотрудником в отделе науки «Литгазеты».
Вместо тех трудностей, с которыми сталкивалась редакция прежде и о которых, надеюсь, читатель уже получил представление, на Гришину долю выпали совсем другие, порожденные переходом на рыночные «рельсы». И, живя «на покое», впрочем, тоже изрядно видоизмененном наступавшей эпохой девяностых годов, Нина остро переживала новые журнальные мытарства, очень сочувствуя Грише и считая, что сама бы никак не «соответствовала» посту главреда в этой ситуации (с чем никак не соглашался один из ее бывших сотрудников и «крестников», талантливейший журналист Карл Леви-тин, упрямо твердивший, что «Нина Сергеевна все равно всех бы обаяла и всего добилась»).