И я один со смертью не останусь.
(Как всегда, не могу «обойтись» без Твардовского...)
На смерть Нины откликнулись не только друзья, сотрудники и авторы ее бывшего журнала.
«Она, — говорилось в некрологе, напечатанном в газете «Московские новости», — более двадцати лет возглавляла издание, которое во времена советской цензуры стояло в одном ряду с «Новым миром» и «Литературной газетой». «Знание — сила» стал одним из первых, кто начал писать об экологии как об общественно-политической проблеме. Отказ от проекта переброски северных рек в середине 80-х — это в том числе заслуга журнала и его главного редактора. Не единственная и не главная. Самое важное заключалось в том, что при Нине Сергеевне Филипповой возник и живет до сих пор журнал, где выполняется главное условие развития науки и общества — свобода мысли».
Конечно, сама она, по своему характеру, сочла бы все это страшным преувеличением!
«Не было у меня (при приходе в журнал — А.Т.) никакой программы, — говорила она в одном позднейшем интервью — Я его (журнал — А.Т.) не строила, он сам строился. Как живой организм. Знаете, говорят: есть театр режиссерский и есть театр актерский, режиссер которого делает все, чтобы актер смог раскрыться. Показать лучшее в себе. Наш журнал — театр актерский».
А вот что писала одна из «актрис» в статье «Запоздалое признание»: «В вас не было ничего начальственного — ни в тоне, ни в поведении, ни даже в самооценке... В чем действительно состояла ваша привилегия, так это в ответственности. За все отвечали вы. Все ошибки, промахи брали на себя решительно и властно, закрывая собой «расшалившихся деток», как любовно называли всю нашу редакцию.
...Вы разрешали все или почти все — фантазировать, экспериментировать со статьями, рубриками, придумывать, устраивать «штурм мозгов»... Разрешали, бесконечно доверяя нам и абсолютно точно зная,только свобода способна рождать поступки и действия, достойные человеческой природы и совершенно необходимые человеку.
Мы знали и тогда, как нам и журналу чудесным образом повезло с Главным, но в молодости чудеса воспринимаются, как что-то вполне нормальное, обычное».
Что к этому добавишь?..
Еще в преддверии новой больницы и опасной операции она с ее великодушием заранее постаралась меня утешить, сказав однажды:
— Помни, что я была счастлива...
Хотя я-то знаю, что во многом перед ней грешен.
Когда-то, в январе 1967 года, во время нашей размолвки из-за моего, дорого стоившего Нине «романа», она вдруг усадила меня на диван рядом с собой и внешне спокойно, грустным и добрым голосом спросила:
— Ну, что — будем расставаться?
Я только головой отчаянно замотал и понял, что — ни за что, никогда...
Но вот теперь расстался. Навсегда. Безмерно ее любя и безмерно виноватым перед нею.
В сентябре того же 2004 года Нине исполнилось бы восемьдесят пять...
Той же осенью в Красновидове на лоджии возле твоей любимой комнаты вдруг объявился снегирь — будто какой-то привет от тебя, ушедшей.
Я вышел насыпать ему крошек и тут же заметил еще и давно не виданную белочку, шустро пробежавшую сначала по усеянной опавшими листьями земле, потом — по дереву: самой-то ее уже не различить было, но — стволик закачался. Как бы ты ей радовалась! Как и всему этому ясному, солнечному деньку уходящего бабьего лета...
Первая осень без тебя... Желтеют березы... Стучит дятел...
Первая весна без тебя. Скоро год, как...
Второй год... Третий...
Вышли две моих книги, которых ты ждала — не дождалась... Обе посвящены твоей памяти
Теперь на закате собственной жизни вспоминается бесконечно многое, пусть иной раз, на посторонний взгляд, быть может, и незначительное.
Вдруг отыскалась шутливая записка, видимо, наших первых общих месяцев: «Весна. Работать не хочется. Где ты? Ах!!!»
Весной 1967 года после тяжелейшего спазма мозговых сосудов мы жили у вышеупоминавшихся Ждановых, попросивших на время их отсутствия «постеречь» пахринскую дачу. На нашем попечении оставалась и огромная южнорусская овчарка Вега. Хозяева постарались нас ей «представить» и «отрекомендовать», тем не менее Нина побаивалась этой мощной громадины.
Стоял непривычно жаркий май. Я ставил на большом ждановском участке в тень под елками раскладушку для Нины. Поначалу Вега располагалась поодаль, но постепенно расстояние, отделявшее ее от болящей, все сокращалось и сокращалось. А та, слегка окрепнув, порой уже пересаживалась в стоящее рядом кресло.
Однажды кто-то пришел нас навестить, Нина поднялась навстречу, оставив на ручке кресла начатую конфету, и тут Вега потихоньку подошла и слизнула ее. Очень мы веселились, обнаружив пропажу!