Грустны и прекрасны ее стихи последних лет:
Так и прожили мы
До осенней поры
В ожиданье жары,
В ожиданье жары.
И почти как в романсе
Давнишней поры —
Отцвели уж давно
Золотые шары.
Тучи, как паровозы,
Разводят пары,
И гремят на березах
Вороньи пиры.
И, готовя поленья,
Стучат топоры...
Подбираем ошметки
Древесной коры.
У осеннего дождика
Струи остры,
Заливают
Последних шафранов костры.
......................................
Хоть еще далеко
До осенней поры,
Только катится лето
Не в гору — с горы...
Кто-то в сумерках сонных
Вдруг выключил свет...
Лишь желтеет подсолнух,
Как солнца портрет.
Опустел для меня дом на Кутузовском проспекте...
Наверное, от боли таких потерь мы, еще остающиеся, как-то добрее становимся, жмемся друг к другу. Незабываемо, трогательно внимательны были ко мне в свои последние годы и былой однокурсник Володя Корнилов, и весьма далекий от меня раньше Феликс Светов, оба много претерпевшие в пору пресловутого застоя.
А в страдные месяцы Нининой болезни и ухода неизменно тревожились о нас не только Лена и мои давние друзья Огневы, но и столь чуждый сантиментам и вообще, мягко говоря, не кроткий человек Эмиль Кардин (увы, сам год спустя тяжко занемогший).
И совсем особь статья — Костя Ваншенкин, овдовевший уже пятнадцать лет назад. «Мы с Тамарой ходим парой», — с грустной усмешкой применяем теперь к себе эти строки.
Так, «парой» мы уже не одну Лену проводили.
Вспоминая, как некогда в той же Малеевке вместе не только бегали на лыжах, но — еще в избытке сил — и заполненные снегом овраги пехом «форсировали», чуть не оставляя там валенки, хромаем мы теперь на какой-нибудь литературный вечер, особенно если речь там должна идти о тех, кого уж нет, или кто далече, как бедный «американец» Межиров.
Одну «составляющую» этой пары Костя даже отобразил в стихах: «парнишке», которого когда-то «ранним утром» ранило и который с тех пор, то в зное, то в пурге... по жизни движется вприпрыжку на своей негнущейся ноге»:
В небесах полоска голубая,
И живет без устали душа,
По делам куда-то шкандыбая,
К нужному троллейбусу спеша.
Нет у меня претензий к этому улыбчивому и, в сущности, довольно лестному портрету!
Я ревниво отношусь к тому, что Ваншенкина знают больше как автора песен (одна только «Я люблю тебя, жизнь» буквально у миллионов на слуху), а не множества стихов, редких по точности, зоркости, душевной тонкости и, не побоюсь сказать, пронзительности, хотя бы «Баллада о ночлеге»:
Спит солдат, навалившись на руль.
Сны ползут наподобие ленты.
— Эй, шофер! Гарнизонный патруль!
Предъявите свои документы.
— Документы? Понятно. В момент.
Вот, сейчас...
Как на улице мокро...
И — прошли. Только дождь о брезент
Да подружка в машине примолкла.
Дождь сильней. Струи падают с крыш.
— Напугалась?
— Ага.
— В самом деле?
— Хорошо, притворился, что спишь,
И в кабинку они не глядели.
Дождь шумит, как негромкий прибой.
И любое отброшено вето.
— Хочешь, милый, поеду с тобой?
А самой и не верится в это.
Он задумчиво смотрит во тьму.
И совсем небольшая заминка:
— А куда же тебя я возьму?
Не моя даже эта кабинка.
Завтра утром придет лейтенант,
Щелкнет весело дверцей зеленой,
И слова повторенных команд
Разнесутся над нашей колонной.
.......................................
Если ж как-нибудь после войны
Вдруг тебя повстречаю опять я,
Улыбнемся ли, прошлым полны,
Или кинемся, плача, в объятья?
Не спеши угадать, погоди,
Никакого не нужно ответа.
Головой у меня на груди
Ты тихонько поспи до рассвета...
Полог леса и глину полей —
Навсегда вы мне это оставьте, —
И обмотки ночных патрулей,
Отраженные в мокром асфальте.
И еще — юной женщины взгляд,
Только взгляд, без единого слова,
Что из дальнего вечера взят,
Не лишенный значенья былого.
.............................................
Но почти уже стало светло.
Командира поблескивал «виллис».
Капли избороздили стекло,
Так их путь прихотлив и извилист.
И моторы уже завели,
И машины гудящей струною,