С какой войны, с мировой, где он, кажется, был ранен в руку? Да нет — речь идет уже о гражданской.
Тетка моя по «турковской» линии, Елена Сергеевна только в самом конце минувшего века обмолвилась, что Осип Ефимович служил в белой армии. Но я уже в конце тридцатых годов слышал об этом все от того же Михаила Николаевича Краевского, моего крестного.
Он рассказывал о своей встрече с дедом в Крыму уже после поражения Врангеля, когда сам, вполне штатский человек, отведал застенков и видел, и слышал, как других и вовсе «к стенке» вели. А уж офицеру, да еще с авантюрной жилкой, которая вовсю играла в моем деде, печальной участи и вовсе было не миновать. Однажды он уже был на грани поимки, как рассказывал Михаилу Николаевичу, но сумел лихо вывернуться.
И с той поры — ни слуху, ни духу!
Правда, много позже дошло какое-то смутное известие, что якобы уцелел, сменил фамилию и затаился, осел где-то на юге.
По тем временам слух этот не решились проверять, а Юлии Николаевне ничего не сказали, чтобы сердце не бередить... От него же самого, насколько мне известно, ни вестей, ни какой-либо помощи не было никогда. Да, может, он и впрямь погиб — в гражданскую ли, позже ли...
Вдова (вдова ли?) вместе с дочерью была из Полибина изгнана, приютилась было в купленном братьями Турковыми до революции небольшом имении Свищевке той же Пензенской губернии, но потом перебралась в Москву, к брату Александру Николаевичу. «Больше им негде было голову преклонить», — говорит О.М. Старикова.
Доктор А.Н. Краевский с женой Марией Николаевной, урожденной Ивановой, и сыном Николаем, будущим знаменитым деятелем в разнообразных областях медицины, от патологоанатомии до «новшества» XX века — лучевой болезни, занимал до революции пятикомнатную квартиру в большом по тогдашним меркам, четырехэтажном доме в тихом Серебряном переулке, выходившем на Арбат.
Теперь он приютил у себя множество родичей — мать Елизавету Семеновну, сестру Юлию с дочерью да еще целый девичий цветник — дочерей брата Михаила: Ольгу, Елену, Наталью с их братом Иваном в придачу. Эта четверка не смогла ужиться с мачехой — скупой и нелюбимой Натальей Николаевной, на которой отец всего этого выводка женился после смерти ее и М.Н. Краевской сестры — своей первой жены Людмилы.
Помимо исключительной доброты хмуроватого с виду дяди Сани (так его звали не только племянницы с племянником, но в подражание им уже их собственные дети, пока он с напускной строгостью не «повелел» нам впредь именовать его дедушкой) это гостеприимство имело тогда и весьма существенный резон: повсеместно шло так называемое «уплотнение» квартир, вселяли совершенно чужих людей, и куда лучше, чтобы вокруг были только свои!
Теперь Серебряный переулок перерублен Новым Арбатом, и это довершило все безрадостные перемены, которые происходили с ним на моих глазах.
Некогда там главней всего, как любили говорить дети, была большая или тогда казавшаяся мне такой церковь. Рядом с ней зеленел небольшой сад, а чуть подале стояли вполне сельского вида домики с палисадниками. Здесь жили и местный причт и простые «обыватели», например, егерь Лука, «воспитатель» всех собак, принадлежавших дяде Сане и Колюше, как мы все звали его сына, заядлым охотникам (бывало, выхожу ребенком на кухню и вижу зайцев или другие трофеи).
Потом церковь закрыли, а в начале тридцатых и вовсе сломали, надолго обезобразив переулок грудой развалин, в которых помнятся вороха грязных обрывков «печатного слова» (видимо, закрытая церковь успела побывать и складом, как тогда, да и позже водилось).
Исчезли и почти все окружающие домики, а немногие уцелевшие лишились не только, как полагаю, многих прежних обитателей, но и своего зеленого обрамления и стали походить на бараки. На месте образовавшегося пустыря впоследствии построили школу, землю вокруг залили асфальтом.
Старый город вообще тонул, как Китеж. Вряд ли Храм Христа Спасителя был особо ценным архитектурным сооружением, но вокруг него раскинулось большое, весело зеленевшее пространство (сказать «сквер» мне кажется мало и неточно), которое смутно и нежно помню, как и густые бульвары Садового кольца. Все оно после взрыва храма исчезло и превратилось в «строительную площадку» для сооружения гигантского Дворца Советов. Будь он воздвигнут, то полностью подавил бы собою всю окрестность, где многое, скорей всего, подверглось бы очередному беспощадному сносу. Но «великая стройка» явно затягивалась, огромный котлован пустовал, стальные опоры будущего фундамента уныло ржавели посередь разраставшихся водных хлябей. Унылое было зрелище!