Иные из этих имен ныне не нуждаются в пояснениях и рекомендациях. Другие менее известны, подчас несправедливо забыты или, напротив, стали знакомы читателю лишь недавно.
Максим Джежора, белорусский партизан, пришел со стихами, которые привлекли внимание руководителя одного из поэтических семинаров — Владимира Луговского, а позже вместе со Львом Устиновым написал пьесу «Правда об его отце», которая была поставлена в Московском драматическом театре имени Станиславского. Через несколько лет после окончания учебы объявился в «Огоньке» с прозой о Средней Азии, где не раз бывал, начиная еще со студенческих времен, и выпустил сборник рассказов «Конец караванной тропы».
Увы, по причине ли богемных привычек, «любвеобилия» ли, пристрастия к «зеленому змию», но его собственная «тропа» стала как-то петлять и, наконец, безвременно оборвалась. А те ранние строки помнятся:
Может, не было никогда начала?
Свет бежит по комнате, скользя...
Девочка задумчиво сказала:
— Любовь похоронить нельзя!
...Говорила: погибну с песней, —
Но пуля разбила рот.
Глухие леса на Полесье.
Зима. Сорок третий год...
И нельзя застонать от боли,
Упала в сугроб ничком...
За лесом широкое поле,
Зарево над городком.
Потом в плащ-палатку
Завернули ефрейтора Натку
И бережно так, руками,
Чтоб не сделать больно невзначай,
Обложили мерзлыми кусками,
И — прощай!
Я ушел. А ветер
Раздувал сугробы в порошок.
Никогда теперь на свете,
Ни за что не будет хорошо!
Может, не было никогда начала?
Свет бежит по комнате, скользя.
Девочка задумчиво сказала:
— Любовь похоронить нельзя.
Тише, скромнее и горделивее прожил жизнь бывший артиллерийский офицер Константин Левин. Он пришел в институт после тяжелого ранения. Был страстным поклонником Пастернака, Сельвинского и ныне почти забытого Дмитрия Петровского, которых упоенно цитировал наизусть. Впрочем, едва ли не от него я впервые услышал и стихотворение Твардовского «В тот день, когда окончилась война», ставшее Косте очень близким: он и сам писал о тяжести войны и страшных потерях. Впоследствии Константин Ваншенкин вспоминал, как в институтских коридорах «заворожено бормотали» строки левинских стихов «Нас хоронила артиллерия», увидевших свет лишь в начале «перестройки». Когда же он прочел их на одном нашем литературном вечере, то вызывающие строки о столичных «фрайерах» и торопливых кропателях мемуаров о войне вызвали в зале среди гостей неодобрительный шумок. Тем не менее, Костя дочитал стихотворение до конца.
Он вообще умел стоять на своем и, попав под удар в пору печально знаменитой «борьбы с буржуазным космополитизмом», держался мужественно и достойно. Защита его диплома проходила со скрипом, хотя, помнится, и председатель Государственной экзаменационной комиссии Константин Симонов, и рецензировавший рукопись Ярослав Смеляков отнеслись к этим стихам с явным интересом и сочувствием. Но под давлением дирекции дипломанту поставили всего лишь тройку.
Впоследствии он работал, вернее — подрабатывал к пенсии — литературным консультантом, добросовестно читал чужие рукописи, старался помочь авторам. Однажды в «Комсомольской правде» было даже напечатано восторженное письмо некоего юноши о том, как ему повезло встретить такого советчика.
Стихов же Левин не публиковал до самой смерти (в ноябре 1984 от тяжелейшего рака). И лишь потом, благодаря хлопотам однокашников — Ваншенкина, Евгения Винокурова, Расула Гамзатова и Владимира Соколова — вышла книга «Признание».
Не намного дольше «задержался» на Земле приятельствовавший с Левиным Гриша Хейфец, принявший псевдоним Куренев, былой разведчик, весельчак и анекдотист, за которым в институтские годы числилось немало забавных проделок.
Идет, например, экзамен по западной литературе у блестящего лектора Льва Галицкого. В аудитории благоговейная и опасливая тишина. И вдруг — некий загробный глас: «Костя, Костя, какой у тебя билет?» Немая сцена... И снова — «Костя! Костя!...». Это Гриша пробрался в нижний этаж и, припав к водопроводной трубе, осведомляется (по его представлению, шепотом!), не приняв в расчет гулкого резонанса.