Брака еще не познав, девой она низошла.
Острым железом, когда умерла она, срезали в горе
Все подруги ее чудесные кудри свои.
Итак, какой урок можно извлечь из экскурса в античность? Выяснилось, что нравственность периода классической Греции, во-первых, приемлет влечение мужчин к юношам в качестве одной из ступенек к достижению прекрасного, — свойство, отличающее элиту; но при этом, исходя из тех же правил — в силу особого статуса гречанки — игнорирует трибадизм; во-вторых, привержена к прокреативной финальности, что и приводило к осуждению адюльтера.
Само собой разумеется, сексуальная мораль России, будучи по сути православной, не может быть буквально причислена к наследнице античности, но и принципиально ей не противостоит. В нашем отечестве к началу 20-го столетия, о чем свидетельствует весь спектр проанализированных сюжетов (от медицины до художественной литературы), прослеживается зарождение открытого интереса к исследованию и публичным дискуссиям вокруг широкого круга сексуальных практик — инцест, уранизм, садизм, эксгибиционизм, мастурбация, проституция, снохачество, адюльтер, в результате чего формируются плюральные эротические этики. Эмансипация сексуальности стала возможна вследствие первой модернизации общества (смены организации труда, норм познания, стилей жизни, индивидуальных биографий, трансформации типов любви, понятия пристойности, моделей семьи и т. п.) и вызванного ею ослабления социального контроля со стороны иудео-христианского кодекса. Первые ростки обозначенного процесса убедительно зафиксированы результатами полевых опросов молодого образованного слоя населения — студенчества.
Глава 2
БЛУЖДАНИЯ, ПОИСК, НАХОДКИ В ИНТИМНОЙ СФЕРЕ:
20-е ГОДЫ XX ВЕКА
(«ДИОНИСИЙСТВО»)
В свое время немецкий социолог Ф. Энгельс подметил важную эмпирическую закономерность: «<...> в каждом крупном революционном движении вопрос о “свободной любви” выступает на передний план. Для одних это — революционный прогресс, освобождение от старых традиционных уз, переставших быть необходимыми; для других — охотно принимаемое учение, удобно прикрывающее всякого рода свободные и легкие отношения между мужчиной и женщиной» (Маркс, Энгельс 1961: 8). Подмеченная тенденция нашла подтверждение после Октябрьской революции в нашей стране. На самом деле, процессы, происходившие в эти годы в нравственной истории России, с одной стороны, были вполне ожидаемы, а с другой — интенсивность их протекания оказалась необычайной по общественному накалу и драматизму. Революция способствовала коренной ломке мещанского быта и основ христианской этики, шел активный поиск нестандартных нравственных принципов. Рабочий класс, настаивала одна из радикально настроенных авторов журнала «Коммунистка», разрушил все старые понятия о «чести», «верности», «законнорожденности», родственных связях. Он «освободил любовь от экономики и строит быт не на принципах семейственности, а на принципах общественности» (Майорова 1923: 13).
Спору нет: формирование новых ценностей и идеалов происходило далеко не сразу и не легко. Оно затруднялось культурной отсталостью большинства населения, неустроенностью быта, отсутствием проверенных жизнью нарождающихся моделей семьи. Очевидно, поэтому в двадцатые годы высказывались различные взгляды, выдвигались прямо противоречащие друг другу требования по семейно-бытовым и относящимся к ним моральным проблемам. Всплывали на поверхность и сталкивались нравственно-психологические аттитюды, выработанные различными социальными слоями общества в предыдущий период. Фиксировались стремления к упрощению, схематизации норм, по-видимому, обусловленные в первую очередь ожесточенной классовой борьбой и низким уровнем общей культуры. Воспроизведу одно из типичных высказываний того времени: «Старые гнилые устои семьи и брака рушатся и идут к полному уничтожению с каждым днем. Но нет никаких руководящих начал для создания новых красивых, здоровых отношений. Идет невообразимая вакханалия. Свободная любовь лучшими людьми понимается как свободный разврат. Самые ответственные политические люди, вожди революции, сами в этой области до очевидности бессильны и явно не связывают концы с концами. Молодежь абсолютно не имеет сколько-нибудь определенного влияния» (Равич 1920: 23). Автор, есть основания полагать, чрезмерно драматизирует ситуацию. Чрезмерность — характерная особенность отражения вопросов сексуальной морали в массовом сознании того времени.