• не должно быть слишком ранней половой жизни в среде пролетариата;
• необходимо половое воздержание до брака, брак — лишь в состоянии полной социальной и биологической зрелости;
• половая связь как конечное завершение глубокой всесторонней симпатии и привязанности к объекту половой любви;
• половой акт должен быть лишь конечным звеном в цепи глубоких и сложных переживаний, связывающих в данный момент любящих (социальное, классовое впереди животного, а не наоборот);
• половой акт не должен часто повторяться;
• не надо часто менять половой объект, поменьше полового разнообразия;
• любовь должна быть моногамной, моноандрической;
• при всяком половом акте всегда надо помнить о возможности рождения ребенка — и, вообще, помнить о потомстве;
• половой подбор должен строиться по линии классовой, революционно-пролетарской целесообразности, а потому в любовные отношения не должны вноситься элементы флирта, ухаживания, кокетства и прочие методы специального полового завоевания;{15}
• следует исключить из отношений ревность;
• не допустимы какие-либо извращения;
• в интересах революционной целесообразности класс имеет право вмешиваться в половую жизнь своих членов (см.: Залкинд 1924: 77—90).
Нравственную практику, отвечающую этим заповедям, Залкинд считал наиболее способствующей действенному участию в социалистическом строительстве, радостному труду и учению. Если же, полагал психиатр, у молодого человека все-таки появятся не основанные на глубокой симпатии и революционной целесообразности сексуальные желания, которых «истинный гражданин пролетарской революции не должен иметь», то «все элементы окружающей среды (требования производства, культурные раздражители, общественно-классовое мнение, партэтика, профэтика, классовая дисциплина) должны их пресечь в корне, затормозить, переключить, перевести на другие, классово-творческие пути» (Залкинд 1930: 282).
Появление этого кодекса нельзя считать совершенно случайным{16}. «Заповеди» были призваны как бы естественным образом утвердить принципы коллективизма, закрепить приоритет общества над индивидом. Несмотря на всю их прямолинейность, негибкость, они воспринимались многими с энтузиазмом.
Заключая сопоставление позиций Коллонтай и Залкинда, замечу следующее: одно и то же признание, что в условиях коренного преобразования общества содержание и форма нравственно-экспрессивных отношений между мужчиной и женщиной должны трансформироваться, приводило к совершенно различным выводам.
А. Коллонтай, считая любовь мерилом сексуальных отношений, при равенстве полов и изживании собственничества, делала акцент на интернальном контроле человека, на системе его индивидуальных эстетических и нравственных ценностей. А. Залкинд настаивал на экстернальной{17} регуляции. Каждая из этих точек зрения была односторонней. Между тем характер сексуальной этики должны определять, да и фактически определяют, как внутренние стимулы, нравственные ценности и эмоции, так и внешние реальные условия.
Столкновение взглядов на сексуальную мораль стимулировало работу мысли, способствовало формированию этико-социологической теории, необходимой для анализа и оценки нравственных отношений в неведомом обществе. Однако эти споры были не просто теоретическими упражнениями. Они велись страстно и конфликтно, поскольку отражали жизненные реалии. В них сказались особенности безвременья. «<...> в <...> эпоху, когда рушатся могущественные государства, — говорил Кларе Цеткин один из вождей Октябрьской революции Владимир Ленин, — когда разрываются старые отношения господства, когда начинает гибнуть целый общественный мир, в эту эпоху чувствования отдельного человека быстро видоизменяются. Подхлестывающая жажда разнообразия в наслаждениях легко приобретает безудержную силу <...>. В области брака и половых отношений близится революция, созвучная пролетарской революции» (Цеткин 1979:45).
Вдумаемся в размышления Ф. Энгельса и В. Ленина, людей различных исторических эпох и практик. Они, в принципе, пришли к идентичному мнению о влиянии коренных социальных преобразований на приватный мир человека. Эта гипотеза в основном подтвердилась при анализе сексуального взаимодействия мужчин и женщин 1920-х годов. Вместе с тем надо отметить, что исследователи послереволюционных лет зафиксировали лишь часть спектра перемен, а именно ту, которая благодаря «взрывному» (дионисийскому) характеру легко проявлялась, лежала на поверхности. Другая — детерминированная фундаментальными социальными сдвигами — была не столь прозрачна. На этом уровне подспудно меняется структура и функции эротико-сексуальных отношений, но при этом процесс протекает нелинейно: то затухает (подчас «отступает»), то вновь пробивает себе дорогу. Отсюда периодическое снижение открытого интереса к сексуальности воспринималось массовым сознанием как достижение гармонии. В действительности же такой «благодати» на протяжении всего 20-го столетия — забегая вперед, утверждаю, — достигнуть не удавалось.