Разносчики болезни — мужчины и женщины — оказывается, родились в «нравственно благополучные» 1930—1940-е годы. Когорта больных, по Туранову, была представлена сравнительно высокой долей шоферов, работников коммунальных предприятий (особенно гостиниц) и проводников железнодорожных вагонов. Типичность обнаруженной структуры разносчиков венболезней подтверждается и отчасти уточняется ленинградской клинической статистикой середины 60-х годов. И вправду, социальный статус женского контингента больных выглядел так: 60% — работницы, 20% — работники сферы обслуживания (посудомойки, официантки, буфетчицы, горничные и т. п.), 16% — служащие без высшего образования, около 2% — студенты и учащиеся ПТУ, остальные — инвалиды и пенсионеры. Названные цифры особо впечатляют при соотнесении их с представительством каждой из социальных групп в генеральной совокупности работающего населения города. Так, если доли женщин-работниц в генеральной и выборочной совокупностях практически совпадают, то среди служащих (без высшего образования) удельный вес больных превышает долю фактического населения этой социальной прослойки в два раза, а среди работниц сферы услуг— соответственно в три раза. Другими словами, вступление в сексуальные связи мужчин, скажем, с официанткой увеличивало вероятность заражения по сравнению с фабричной работницей в три раза.
Сексуальное поведение венерологических больных дает общее представление о личностно отчужденных контактах, но не дифференцирует их на проституционные и развратные. Поясняя эту мысль, ограничусь одним из нарративных интервью, взятым мною в Ленинградской венерологической больнице.
Больная Л. поступила в стационар в октябре 1969 года, заразившись второй раз триппером. Ей 19 лет, учащаяся техникума. Внешне вполне привлекательна, в меру стеснительна. Курит. Употребляет алкоголь (предпочитает шампанское и коньяк). Сексуальный дебют пришелся на конец мая, с тех пор имела контакты с 8—9 партнерами. Рисует обстановку первого сближения следующим образом.
Вечером вдвоем с подругой была на концерте музыкальной группы. После окончания познакомилась с артистом оркестра, который оставил ей номер телефона. Ночевала у подруги. Утром «нашла» номер — позвонила в гостиницу. Встретились, выпили — отдалась. Говорит, что не хотела этого, предупреждала партнера о своей девственности. Тот ее успокоил, заявив: «Если на самом деле так, то не трону». Отдалась, ничего не чувствуя. <...> И в дальнейшем (с другими мужчинами) контакты на том же эмоциональном уровне. На мой вопрос, для чего она вступает в сексуальные отношения, доставляет ли ей физическая близость удовольствие, интересно ли ей с партнерами, ответила: «Нет, просто отдаюсь за компанию. Надо же себя куда-то деть». Точнее говоря, сексуальность для молодой особы выполняла функцию рекреации. Подчерки) , что сама женщина не осознает свое поведение как безнравственное. На прямой вопрос: «Пошла бы ты в публичный дом?» очень обиделась и ответила: «Я не такая!»
Неудивительно, что именно венерологи предприняли первую попытку отграничить проституцию от разврата.
На протяжении 1960-х годов врач В.С. Мыскин под руководством социального психолога В.Б. Ольшанского изучал сексуальные практики женщин, проходивших курс лечения в закрытом Московском венерологическом стационаре (см.: Мыскин 1971). Из генеральной совокупности 6012 человек исследователем были случайным образом отобраны 1000 женщин, которые и образовали две равновеликие подвыборки. Первая — лица, занимающиеся проституцией. Это женщины, доставленные сотрудниками милиции в результате рейдов на Комсомольской площади (район трех железнодорожных вокзалов) г. Москвы для обследования и последующего принудительного лечения. Вторая — лица, вовлеченные в «промискуитетные» связи (путаны) и уклоняющиеся от лечения в венерологических диспансеpax. Воспроизведем основные социально-бытовые параметры, характеризующие проституток и путан.
Подавляющая часть тех и других — выходцы из рабочих семей (63% и 65%), из служащих — соответственно 20% и 21% и мизерное число — из колхозников и интеллигенции. Среди профессионально занятых преобладают работницы с неполным средним образованием; обращает на себя внимание, что работающих в первой группе вдвое меньше, чем во второй, так как большинство проституток (55% против 15%) не обременяют себя деятельностью на благо общества. Поэтому, естественно, основной источник их дохода — торговля телом. Жилищные условия (на общем фоне тех лет) вполне удовлетворительные: 61% имели отдельную квартиру или комнату со всеми удобствами. Более 90% респонденток — незамужние и почти 70% — бездетные. Досуг, как правило, примитивен и пассивен, иногда — кино, но довольно часто (особенно для первой подвыборки) — посещение ресторанов, баров и пивных. Между прочим, обнаруживается близость социального состава и бытовых условий проституток начала (30-е гг.) и конца (60-е гг.) рассматриваемого срока. Интегральная оценка здоровья такова — большинство женщин поступили в стационар «в состоянии соматической и неврологической астенизации, с явлением гиповитаминоза, вызванного нерегулярным питанием и повышенным потреблением алкоголя» (Мыскин 1971: 10).