Иная позиция, отстаиваемая студентками, сводится к нравственной максиме: не пренебрегая девственностью, обращай преимущественное внимание на целомудрие{23}.
Иными словами, важна не «бумага» (правовая фиксация отношений), а база общения — обоюдная эмоционально-духовна я вовлеченность («интимность»). По этой версии, эрос и целомудрие — взаимопроникающие нерасторжимые понятия. Корреспондентка — традиционалистка по мироощущению и викторианка по практике, как бы оправдывается, ищет защиты, общественного подтверждения актуальности иудео-христианских ценностей (она уже ставит их под сомнение); модернистки (всех мастей от трансвеститок до амазонок) не только не испытывают колебаний в выработке своих экзистенциальных принципов, но активно их провозглашают.
У женщин разнонаправленность взглядов на ценность «девственности» неоспорима; мужчины более инертны, они во что бы то ни стало отстаивают незыблемость маскулинных традиций. Ограничусь несколькими беглыми зарисовками. В ответ на публикацию в латышском научно-популярном журнале (см.: Голод 19696) я получил «отповедное» письмо от подписчика из Грузии. Читатель искренне проповедует следующее: «Сохранение девственности женщиной до момента бракозаключения имеет огромное значение, и не только физиологическое, но и морально-нравственное. Надо внимательно относиться к тому обстоятельству, что они (жених и невеста. — С. Г.), несмотря на свое влечение друг к другу, потребность в физической близости, перебороли себя, не поддались искушению и на семейный алтарь принесли нетронутую чистоту невесты». Недвусмысленность представленной позиции, убежден, исключает необходимость пространного комментария. Здесь мы имеем дело с ярко выраженным мужским шовинизмом, который, разумеется, присущ не только патриархально выпестованным грузинам. Вот случай из приватной жизни другого этноса.
После ряда конфликтов с мужем молодая женщина, проживавшая в Ленинградской области, обратилась в конце 50-х годов за советом в семейную консультацию. Согласно ее рассказу, муж-студент бывал дома в деревне наездами. И каждый раз, вступая в сексуальную связь, подчеркну, с беременной женой, он вновь физически ощущал ее девственницей. Но вот что примечательно: у него развилась ревность к ее прошлым ухажерам. «Знаю, — констатировала корреспондентка, — что многие люди, любящие по-настоящему, не обращают внимания на такую чепуху — девственница или нет их любимая. Но человек (не мужчина! — С. Г.), которого я люблю, считает это самым главным в любви к женщине. Что же делать?» — с отчаянием вопрошает медицинский работник (!).
Этот анахронизм вселенской ревности не только укоренился в сознании обывателя, но подчас обосновывается представителями естественных наук. Сошлюсь на размышления генетика В. П. Эфроимсона: «Культ девственности, который иным представляется противоестественным <...>, вероятно, относится к группе эмоций, мощно поддержанных естественным отбором <...>. Девственность служила не только гарантией отсутствия венерических заболеваний у вступающих в брак, она отчасти гарантировала и то, что девственница, став женой, убережется от внебрачных контактов. В меньшей мере, но по этой же причине, естественно, возникали требования к сексуальной непорочности юношей» (Эфроимсон 1995: 65). Какова природная функция девственной плевы — до сих пор загадка. О нравственных аспектах девственности можно дискутировать. Меня лично доводы исследователя не убеждают. Против заражения венерическими болезнями половым путем, по меньшей мере к настоящему времени, получены эффективные средства (в первую очередь презервативы), и поэтому юношескую абстиненцию не следует возводить в абсолют. Девственность же как гарантия исключения в дальнейшем адюльтера не находит эмпирического подтверждения. Так, результаты моих опросов интеллектуалов (1969 г. и позднее 1989 г.) показали, что часть женщин, осуждавших возможность сексуальных контактов до заключения брака (и фактически в них не состоявших), оформив этот союз, радикально меняла не только свое вербальное, но и актуальное поведение. И последнее. Утверждение о наличии естественной основы юношеской «непорочности» звучит, мягко говоря, наивно. Реальная база возможного перехода к единому стандарту, по моему мнению, — целомудрие.