Дополняя и развивая магистральную линию исканий Соловьева, его младший современник — Н. Бердяев рассуждал так: невозможно, опираясь на научное знание, провести четкую границу между «нормальным» и «естественным» в сексуальности и «ненормальным» и «противоестественным». Это разграничение зиждется на морали, в которой всегда так много конвенционального. С философской точки зрения, утверждал мыслитель, должна быть отброшена категория «естественности» как критерий добра и зла. И заключал: никогда еще не были так распространены всякие уклонения от естественности, никогда не было такого ощущения и осознания бисексуальности человека, как сегодня. То, что принято называть «извращением» пола, утончается и углубляется. Нормальная и естественная половая функция есть продукт дифференциации сексуальной жизни, разлитой во всем телесном и духовном существе человека. Мы, прозорливо провозглашает философ, вступили в эпоху мирового потрясения пола, «в кризисе этом рвется человек к свободе из родовой стихии» (Бердяев 1989:415){4}. Есть основания полагать, что столь глубокое видение проблемы сложилось у Бердяева не без опосредованного влияния зарождающегося психоанализа. Сам философ, преисполненный уважения к основателю учения, писал: «У Фрейда нет обычной психиатрической затхлости, у него есть свобода и дерзновенные мысли. Фрейд научно обосновал ту истину, что сексуальность разлита по всему человеческому существу и присуща даже младенцам» (Бердяев 1989: 563).
На протяжении многих лет медицина пола и юриспруденция сопрягали так называемые сексуальные аномалии с наследственной предрасположенностью и вырождением. В отличие от них уклонения от нормы Фрейд выводил из расстройств в развитии детской сексуальности. По его убеждению, так формируются не только социально неполноценные типы (невротики, извращенцы), но также художественные дарования и все виды гениальности. Несмотря на первостепенное значение учений о толковании сновидений{5} и о бессознательном, общественное мнение, как известно, видит в лице австрийского психиатра преимущественно исследователя сексуальности и изобретателя технологии, сочетающей в себе а-ля христианскую исповедь и специфические клинические приемы.
Опубликование им в 1898 году положения о начале сексуальной жизни человека не со времени половой зрелости, а с момента рождения вызвало всеобщий взрыв негодования не только среди обывателей, но, что особо следует подчеркнуть, и среди коллег. 3. Фрейдом было показано, что ликующий грудной ребенок насквозь сексуализирован, поэтому не знает никакой реальности и не признает никаких препятствий своему стремлению к удовольствию. Он пьян без вина. Ему доставляет блаженство сосание материнской груди. Здоровый младенец — в непрестанном, окрашенном чувством сладострастия движении. Разумеется, это бросалось в глаза и прежде. Однако сексуальная подоплека младенческих переживаний отрицалась. Позднее мэтр говорил ученикам, что, в сущности, следовало бы стыдиться этого открытия: явления существуют сами по себе, их надо было лишь увидеть (см.: Виттельс 1991: 94—96).
Согласно психоаналитическому учению, в раннем детстве половым органам еще не принадлежит первенствующее место.
Ребенку доставляют радость сладострастные ощущения, воспринимаемые всеми частями тела. Рот — первый и важнейший орган сладострастия, анус — второй. Блаженство, с каким насытившийся грудной младенец погружается в сон, есть наслаждение от полного желудка. Детская сексуальность выражается, с одной стороны, в самоудовлетворении без обращения к внешнему миру, а с другой — в том, что всё собственное тело — кожа, слизистая оболочка, мышцы, органы внешних чувств — рождает ощущение сладострастия. Иными словами, здесь сочетается автоэротизм и пансексуальность. Взрослый не утрачивает полностью пансексуальности. И всё же основное удовольствие достигается у него половыми органами — терминальное сладострастие; причем детская форма не исчезает полностью, а низводится до предсладострастия. Чем же объяснить, что до основателя психоанализа никто не замечал склонности грудных детей к эрекции и мастурбации, к раннему пробуждению интереса к собственным половым органам и половым органам товарищей, к переживанию душевных бурь любви: ревности, тоски и отчаяния? Бесспорно, наличие пансексуальности замечал не только он один, но пропустить такое «кощунственное» положение сквозь решетку сознания, а тем более настаивать на нем открыто решился, и то не сразу и не вдруг, только З. Фрейд. Муки сомнений и противоречий при преодолении научных и общенравственных барьеров, по-моему, с большой убедительностью воссозданы в диалоге 3. Фрейда с В. Флиссом в биографии основателя психоанализа, принадлежащей перу Ж. П. Сартра.