Анализ не центрированных на матримониальность сексуальных практик будет не полон, если хотя бы бегло не затронуть еще один вид поведения, который находится в поле зрения врачей и педагогов с начала XX века, но тем не менее до сих пор остается малопрозрачным для исследователей. Я имею в виду — мастурбацию. Откровенно говоря, это чуть ли не последнее белое пятно на карте человеческой сексуальности.
Вплоть до последнего времени в отечественной сексологической литературе можно встретить высказывания такого рода: «<...> мастурбация представляет суррогатное средство, позволяющее снять или смягчить проявления физиологического дискомфорта, порождаемые биологической потребностью, не находящей адекватного удовлетворения» (ОС 1977: 205). Или вот более позднее рассуждение: «Секс реализует <...> стремление к близости на физическом уровне, но, если физическая близость не сопровождается душевной, то удовольствие от нее будет не многим больше, чем от мастурбации, т. е. чисто механического процесса» (КС 1998: 136). Прогресс налицо, по меньшей мере уже не запугивают обывателя полным физическим и психическим истощением от онанирования. Однако и сегодня мало кто из респондентов при опросе в России склоняется к публичному признанию в собственном «грехе». Такое положение дел нельзя расценить иначе как архаику. Но факты упрямая вещь, а посему не остается ничего другого как обратиться к анализам опросного материала, собранного в так называемых демократических обществах, в частности, во Франции.
В общенациональном опросе был задан следующий вопрос: «Занимались ли Вы мастурбацией?» 84% мужчин ответили на него положительно, но только 42% женщин дали такой же ответ (см.: Бежен 1998: 143). Для того чтобы проверить, не утаивают ли женщины факт мастурбации, в конце процедуры автор поставил контрольный вопрос: «Достигаете ли вы оргазма, когда мастурбируете?» Предлагался ряд альтернатив: «всегда», «довольно легко», «скорее с трудом», «никогда», «ко мне это не имеет отношения», «затрудняюсь ответить». В результате установлено — 56% женщин (а не 42%) применяли эту практику. Выявленное умолчание особенно значительно у молодежи: среди 18—19-летних женщин 67% — вместо 34% — имели по крайней мере минимальный опыт мастурбации (см.: Bejin 1993: 1448).
Зададимся вопросом: почему женский онанизм больше мужского подвергается сокрытию? Достаточно убедительные ответы мы находим в работах А. Бежена. По его мнению, женщинам хуже удается очертить границы того, в чем действительно состоит мастурбация. Эти расхождения также свидетельствуют о сохранении женской стыдливости. Обе версии, несомненно, пригодны для объяснения отдельных случаев утаивания. Однако главное — и с этим надо согласиться — в том, что для женщин в большей степени, чем для мужчин, сексуальное наслаждение начинается или, по крайней мере, разворачивается именно в парном общении. Практика онанирования, по словам французского специалиста, в общем довольно низко оценивается женщинами, ибо она «слишком легкая», здесь не нужно соблазнять или привлекать партнера, следовательно, не подтверждается собственная привлекательность. Больше того, мастурбация продолжает связываться с идеей одиночества и не может удовлетворить потребность любить и быть любимой. Согласимся и с другим утверждением французского социолога. Феномен утаивания нельзя рассматривать изолированно. Его необходимо соотнести с фактом занижения «прекрасным полом» количества сексуальных партнеров в их жизни. Дело выглядит таким образом, как будто бы женщинам свойственно не принимать в расчет то, что для них не значимо. В этом не надо ни в коем случае усматривать ложь или лицемерие. Вполне возможно, что подсознательное утаивание свидетельствует скорее о более высокой эротической избирательности большинства из женщин.
Глава 6
НЕЛЕГИТИМНЫЕ МОЛОДЕЖНЫЕ СЕКСУАЛЬНЫЕ СТАНДАРТЫ В РОССИИ НАКАНУНЕ XXI ВЕКА
Собранный в ходе проведенных мною исследований эмпирический материал высветил мозаичное полотно эротического взаимодействия юношей и девушек в последние 30—40 лет (см.: Голод 1996). И это сам по себе значительный шаг в расколдовании потаенной сферы. Мало того, в принципе открылась возможность вписать обозначенную область в общекультурный ландшафт. Однако на этом пути исследователю необходимо преодолеть ряд препятствий, в частности, найти адекватный критерий сексуальной «нормы». Если оценить выявленные трансформации с позиций иудео-христианского кодекса, который, как известно, на протяжении веков ограничивал нравственность в отношениях полов пределами брака, то вольно или невольно приходишь к заключению о несомненной греховности человека 20-го столетия. Зададимся вопросом: столь ли неординарна сегодняшняя ситуация? Ни в коем случае. Аналогичное состояние нравов в России за 20-е столетие уже фиксировалось по меньшей мере дважды — в начале прошлого века и в 20-е годы (см.: Кузнецова 1999; Голод 1986; Черных 1993). Одна из возможных версий, объясняющая природу данного феномена, состоит в том, что актуальное сексуальное поведение изменяется под влиянием глобальных перемен эпохи позднего модернизма, становясь полифункциональным, в то время как норма — в силу ее инертности — заскорузла и перестает отвечать новым практикам. Здесь уместно напомнить максиму Сенеки: «Qual fuerant vitia, mores sunt»{54}. От себя же добавлю, что в ситуациях социальных «переломов» наблюдателю важно избежать крайности как морализаторства, так и солипсизма.