Подводя итоги, скажу следующее. Для воссоздания целостного представления о трансформациях, происходящих с половыми субкультурами, накоплен достаточно разносторонний эмпирический материал. Установлен многогранный, противоречивый процесс, который нельзя назвать движением в сторону эгалитаризма мужчин и женщин. Зафиксировано не только сближение мужских и женских мотивов, типов партнеров, практик, но вместе с тем и «размывание» половых стереотипов. При всем неуемном стремлении женщин эмансипироваться «по мужскому типу», проступают вольно или невольно признаки «Другого».
Выскажусь по этому поводу несколько подробнее. Психофизиологическая половая специфика (диморфизм), несомненно, влияет, однако жестко не предопределяет всю гамму эротического самовыражения и экспрессивной направленности мужчин и женщин. Так было всегда, но к концу 20-го столетия «разбалансированность» увеличилась. Механизм социализации, обусловливающий формирование половых субкультур (определенных ожиданий, ценностей, правил, практик), оказывается в одних случаях созвучным, в других — диссонирующим психофизике человека. Тем более и сама психофизика «поплыла»: разрушаются границы перверсий, например, мазохизм сегодня необязательно ассоциируется с дряхлой старостью, а садизм с мачизмом; некоторые перверсии благополучно переродились в парафилию, скажем, мастурбация или фетишизм. Определяющим в новой ситуации становится выбор актором — относительно автономным от социума — меры согласованности природного «каркаса» со становящимися социально-культурными нравами, стилистическим разнообразием, ценностями и сценариями. Неординарность задачи нахождения сексуальной идентичности подтверждается многообразием гетеросексуального (отчасти гомосексуального) поведения юного поколения. Невосприимчивость к происходящей трансформации подчас заканчивается трагично{80}.
Не подлежит ни малейшему сомнению незыблемость природной дифференциации полов; одновременно обнаруживается углубление сексуальной полифонии у женщин и эротической — у мужчин. Массовые опросы весьма рельефно представляют картину эмансипации сексуальности: с одной стороны, прорисовывается специфика каждого из полов, с другой — их поведение сближается по мужскому традиционному образцу. Сосуществование названных тенденций подпитывается тем, что в практиках одних (независимо от пола) сопрягается противоборство обычаям и устраняется наносное, исторически преходящее; другие же (исключительно женщины) отождествляют патриархальные принципы (и традиции) с исторической случайностью («дьявольским наваждением»), отвергая принципиальную возможность вычленить из них общечеловеческое (как ни парадоксально, именно феминистки чаще подсознательно стремятся реализовать всю гамму архаических ценностей и привилегий). Значительная доля мужчин по-прежнему реализует себя в согласии с мачистским стереотипом. Взаимодействие представленных устремлений благоприятствует формированию разнообразных линий сексуального поведения. У женщин они особенно впечатляют: от максимально эмоционально скованных — «библейский» тип (викторианки), через кокетливо игривых — «классический» тип (венерианки), до неприкрыто напористых — «феминистский» тип (трансвеститки и амазонки).
Сказанного как будто достаточно, чтобы понять бесперспективность традиционных стереотипов «маскулинности» и «фемининности». Субкультурные различия не случайны, но и не фатальны. В современном обществе ничто не препятствует росту избирательности и инновационным поискам как мужчин, так и женщин. Эти различия не создают непреодолимых барьеров на пути интериоризации, казалось бы, «чуждых» образцов, приписываемых исключительно тому или иному полу. Так, поведение женщин с откровенно рациональными или садистическими наклонностями, равно как мужчин с повышенно эмоциональным и мазохистским комплексом сегодня уже воспринимается не как перверсия, а, скорее, как вариант нормы. В дальнейшем сексуальные практики будут множиться (как мужские, так и женские), создавая континуум с полюсами от ярких индивидуальностей до субъектов со стертыми «половыми душами» (В. Розанов).