— Вы не мешаете, — возразил я.
— Болтай! — Вековуха усмехнулась.
Как только Авдотья Фатьяновна ушла, раздался стук. Галка в это время укладывала в соседней комнате сына.
— Открыть? — крикнул я.
— Открой, — разрешила Галка. — И добавила: — Не представляю, кто бы это мог быть. Неужели снова Никодим Петрович?
Она угадала. Никодим Петрович был в коверкотовом костюме, в коричневых штиблетах. За пазухой у него вздувалось что-то. Увидев меня, он сказал:
— Вы?
Я стоял в дверях, загораживая проход.
— Галя где? — спросил Никодим Петрович.
— Сына укладывает.
— Обождем. — Никодим Петрович протиснулся мимо меня в прихожую.
— Кто? — крикнула Галка.
— Я, — отозвался Никодим Петрович.
Он извлек из-за пазухи поллитровку, бережно опустил ее на стол, по-хозяйски уселся на стул. Я промолчал, хотя меня это и покоробило.
Мы играли в молчанку до тех пор, пока не вышла Галка. Прикрыв дверь, она сказала:
— Теперь хоть из пушек пали, не проснется.
Никодим Петрович посмотрел на Галку и пробасил:
— Слух прошел: у твоего парня сегодня именины.
— День рождения, — сказала Галка.
— Все одно. Вот я и решил с бутылочкой прийти, чтобы отметить.
— Чего ж днем не приходили? Виновник торжества спит, а без него какое же веселье?
— Не смог.
— Не смогли? — Галка рассмеялась. — Скажите лучше — боялись. Ждали, когда Авдотья Фатьяновна уйдет.
Никодим Петрович скривил рот.
— Начхал я на твою Авдотью Фатьяновиу. Кто она такая, чтобы меня не пускать?
— А я вас приглашала? — рассердилась Галка. — Чего вы, в самом деле, ходите и ходите? Лида узнает… — Галка прикусила язык, виновато посмотрела на меня.
— Одно другому не мешает, — сказал Никодим Петрович и рассмеялся.
«Пакость», — подумал я и сказал это вслух.
— Бросьте! — Никодим Петрович нагло взглянул на меня. — Меня такими словами не проймешь. Я свою линию в жизни гну.
— Какую?
— Свою, — многозначительно произнес Никодим Петрович.
«Он, наверное, так и не побывал на фронте, — подумал я. — Не ходил в атаку, не видел, как умирают. Поэтому ему на все наплевать. Поэтому в нем нет ничего того, что есть во мне, Витьке и в тысячах таких, как я и Витька».
— Доставай рюмки, хозяйка, — сказал Никодим Петрович, — сейчас гулять будем.
— Не хочу, — сказала Галка. — Может, Антон хочет? — Она посмотрела на меня.
— Садитесь, — Никодим Петрович показал мне на стул.
— Нет настроения.
— Бросьте!
— Нет настроения, — повторил я.
— Выпьете — появится.
Я рассмеялся:
— Значит, не будете?
— Нет.
— Ну тогда я один.
Это обозлило меня. Я подошел к Никодиму Петровичу и сказал, не сдерживая ярости:
— Слушайте, катитесь отсюда! Неужели не понимаете, что вы тут лишний?
Он перевел глаза на Галку.
— У тебя такое же решение?
— Такое же, — подтвердила Галка.
Никодим Петрович сгреб со стола бутылку, сунул ее за пазуху и, блеснув плешью, двинулся к выходу, бросив напоследок на меня недобрый взгляд.
— Злопамятливый он, — сказала Галка, когда хлопнула дверь.
— А ну его! — возразил я. — Что он может сделать мне фронтовику?
Пока Никодим Петрович находился в комнате, я не чувствовал скованности, а теперь словно отвалился язык. Галка тоже смущалась, хотя старалась не показывать этого. Но я видел: смущается.
Тикали ходики За окнами лежала ночь, полная покоя и тишины. Этот покой и эта тишина почему-то особенно ощущались тут, в бывшей прачечной, где едва слышно говорило радио и тикали ходики, где за стеной посапывал, причмокивая во сне, Коля. Я понял, что мне, как мужчине, надо первому начать разговор. Посмотрел на дверь, за которой спал малыш, и сказал:
— Спит. Должно быть, сладко спит.
Галка ответила, и мы стали говорить о Коле. Мы говорили долго, мы мечтали вслух, надеялись, что Гришкин сын станет музыкантом.
— А от меня в нем ничего нет, — с грустью произнесла Галка.
— У тебя будут еще дети, — утешил ее я.
— Конечно, будут.
«Будут!» Я почему-то обрадовался.
Разговор переключился на другое. Галка попросила рассказать о войне. Я стал вспоминать фронтовые эпизоды. Когда рассказывал о страшном, Галкины глаза расширялись, когда вспоминал смешное, они искрились.
— А помнишь, — вдруг сказала Галка, — как мы с тобой на Даниловский рынок ходили?
— Не помню, — признался я.