Петр Агашин, приладив к столбу объявление, размечтался. Он представил, как в синие сумерки появятся на Красной горке лыжник-солдат и лыжница. Солдат, конечно, придет первым, раньше намеченного часа. Полюбуется закуржевелыми березами-подружками — втроем растут они, белостволые, в причудливом тесном хороводе, переплелись ветками, точно руками схватились, — промчится с горки вниз, поднимется — и снова готов взбаламутить снег, но не успеет: увидит лыжницу. Он повесит на ветку березы варежку и пойдет навстречу Полине. Она круто, с полного хода затормозит лыжи, выдрхнет:
— Здравствуйте, Петя! Это вы мне назначили такое странное свидание?
Он ответит:
— Да. Вам, понятно, нелегко было догадаться по почерку…
— К сожалению, — скажет она, — я не знала вашего почерка.
Он чуточку помолчит, спросит:
— А как же вы отважились пойти сюда, не зная почерка?
Она улыбнется той милой улыбкой, что улыбнулась первый раз:
— Верила, что кто-то хороший, вроде вас, зовет. Да и рукавичку жаль.
— И мне жалковато… возвращать. Привык к ней за эти два дня. Ночью под подушкой лежала — какие сны снились!
— Расскажите, — попросит.
— Потом когда-нибудь, — уклонится он.
— Ах, вот она! — обрадуется Полина и снимет с ветки варежку. — Спасибо, — скажет и смутится: — Ну что вы так смотрите на меня, будто впервые видите?
Он, верно, залюбуется Полиной. Вроде и не красавица, а глаз не отведешь — приятная, редкая какая-то, не ломака. Нет, он будет долго глядеть на нее, пускай читает его думы о ней, в них ведь нет ничего дурного…
Хорошо мечталось!
Но в тот вечер Петр Агашин не встал на лыжи, не появился на Красной горке. Причина простая — не получил увольнения. Уж чего только не передумал! На душе метелило, пожалуй, пошибче, чем в чистом поле.
Полину встретил на следующий день во дворе казармы. Не спросив, он ли подобрал оброненную варежку, сердито накинулась:
— Что вы разыгрываете меня, как девчонку-школьницу?! Зазвать за тридевять земель, а самому не явиться… Оч-чень красиво! Если пурги побоялись, могли бы передать через моего брата.
Петр стоял ровно оглушенный: не оправдывался, ни слова не говорил, только краснел.
— Что ж вы молчите?
Он чуть улыбнулся.
— Давайте хоть варежку. Видите, в чем приходится форсить. — Она хлопнула большими, не по руке, защитного цвета солдатскими трехпалыми рукавицами.
— Пожалуйста, вот она… — произнес наконец Петр, вынув из кармана желтую варежку.
Взяла и даже не поблагодарила.
После, должно быть, совесть мучила. И когда через несколько дней, возвращаясь с дежурства, увидела Петра на лыжах, крикнула:
— Вы не к трем березам направились?!
Петр сначала оторопел, — уж не насмешка ли? — уставился на Полину. Она уловила его замешательство, подошла, спросила:
— Верно, не на Красную горку?
Что-то хорошее, теплое ворохнулось в сердце Агашина, но ответил суховато:
— Куда понесут лыжи…
— Возьмете меня? А?
— Идемте. Вдвоем веселее.
— Подождете?.. Я мигом. Хотя, знаете… шагайте тихонько. Догоню!
Она появилась в знакомом голубом костюме и желтых варежках. Петр сошел с лыжни.
— Мне — вперед? — кивнула на лыжню. — Тогда держитесь!
Они быстро домчали до Красной горки.
— Вы не догадываетесь, почему я напросилась с вами?.. Чтобы извиниться за те обидные слова, что тогда наговорила, и за те, что вот тут, — Полина воткнула в снег палки, — на этом самом месте, сказала без вас одна — тоже по вашему адресу, когда вы… обманули, не пришли… Не оправдывайтесь, знаю-знаю — не пустили. Ух, какая сердитая тогда была!.. А теперь, Петя, прошу прощения.
— И я тоже… за обман. — Он смотрел в глаза Полины и краснел.
— А вы очень обиделись? Ведь так бессовестно я накинулась!
— Не знаю. Просто грустно как-то стало, — признался он.
— Сейчас все пройдет! Вниз? Да?
— А если я кубарем?
Обернулась на ходу через плечо:
— Хоть похохочу! Догоняйте!..
Снежный вихрь обдал Петра, ринувшегося следом за отчаянной лыжницей. Что это, крылья, что ли, вдруг выросли у него? Хмельная радость распирала грудь. Обогнать! Заглянуть в глаза!.. И он обогнал.
— Вы смело ходите, — сказала Полина, когда они «елочкой» взбирались в гору. — Вы вообще лучше, наверное, чем… — Она замялась и секунду подыскивала слова, — чем хотите казаться. Вы из деревни?
— Да. Из совхоза, вернее.
— Сельские ребята, мне кажется, проще, добрее.
— Почему? Всякие бывают. А вы в городе жили?