Он мечтал о том, чтобы у ребят закружилась голова от перспектив, возникающих за тем или иным открытием, вплоть до теории относительности. Он ни на секунду не сомневался, что и эту сложнейшую теорию можно объяснить детям доступно, увлекательно и неискаженно.
Еще подростком Борис Житков поражал окружающих не только запасом знаний, но и недетской зрелостью суждений. Он явно перерос многие тогдашние учебники, и немудрено, что в гимназии он откровенно скучал. Двойки и тройки получал не от отсутствия знаний, а от несоответствия их гимназической науке. У него были знания живые, реальные, практические – гимназия предлагала мертвые, застывшие, заскорузлые. И стоит ли удивляться, что именно Борис Житков, с детства понимавший цену подлинным знаниям и подлинной учебе, высказал знаменитые слова, сохраняющие свою актуальность и в наше время: «Невозможно, чтоб было трудно учиться: надо, чтоб учиться было радостно, трепетно и победно».
Сам Житков полагал, что некоторые из его книг – «форменные учебники». Хоть он и не привел при этом ни одного примера, но угадать их нетрудно – в то время Житков работал в основном над книгами о технике или близкими к ним: «Кино в коробке», «Паровоз», «Плотник», «Про эту книгу», «Свет без огня», «Телеграмма»… Не упрощая дело с технической стороны, книги эти написаны живо, увлекательно, вдохновенно, в полную мощь богатого и свободного житковского языка.
Активно Житков сотрудничал в детских журналах. Его рассказы, очерки, статьи, заметки, интервью, произведения других жанров печатались в «Пионере», «Чиже» и «Еже», «Юном натуралисте», «Сверчке», юношеском журнале «Знание – сила»… Причем не только печатались: в разное время и в разной мере Житков был причастен к руководству почти всеми этими изданиями.
Показателен опыт его работы в журнале «Юный натуралист». Бориса Степановича пригласили туда в тот момент, когда редактор этого журнала – Е. Е. Гвоздикова внезапно заболела. И Житков, вызвавшись сделать три номера этого журнала, последние в 1935 году, фактически принял на себя «главное командование», хотя поставил условием не числиться сотрудником журнала и не получать за свою работу вознаграждения: «Потому что буду делать только то, что смогу».
Как делался журнал раньше, ему не нравилось. Скучно, серо и тускло – вот было общее его впечатление.
Сотрудники попытались оправдаться нищенской сметой журнала, но Житкова эти оправдания рассердили.
– Средств мало! – передразнил он. – Самое могучее из всех средств – любовь. Кто любит, тот сделает.
И вскоре подтвердил это делом.
Редактором Житков был суровым и требовательным. Мог задержать сдачу номера из-за одной неудачной строки или невыразительной подписи под фотографией. Соображение, что номер «в общем и целом хорош», его не убеждало.
– Если стол «в общем и целом хорош», – сердито возражал он, – но одна ножка короче, это дело поправимое. Ножку стола фанерой подбить можно или просто картонку подложить, и стол будет стоять, хоть мясо на нем руби, хоть «Медного всадника» пиши. А журнал когда вышел – ни одной строчки уже невозможно исправить. Или подпись под картинкой. Да ведь на картинке только то и увидят, на что вы пальцем укажете. Вот, полюбуйтесь – идиллия: зимний лес, женщина кормит белку. А на самом-то деле ведь это трагедия: зима – значит, холод, значит, голод. Голод сильнее страха, и дикая белка ест корм с руки…
Рассуждая об этом, Житков тут же, по ходу дела, вместо серой, безликой подписи придумывает такую, как надо: «Эта белка не ручная, а дикая. Она не боится человека, потому что в лесу настал голод, а человек принес пищу. Голод пересилил страх».
Эта подпись и пошла в номер.
Чтобы юный читатель журнала мог получить научные факты из первых рук, Житков стремился привлечь к сотрудничеству известных ученых. Но писали они чаще всего скучно и непонятно. И Житков предложил:
– Пригласим их к себе, позовем ребят и организуем беседу. А в зале будет сидеть стенографистка. Потом мы возьмем стенограмму и подготовим материал в номер.
– Куда пригласим? – поразились сотрудники «Натуралиста». – Мы же под лестницей сидим, да и холод у нас собачий: отопление не работает…
– Да не под лестницу мы их пригласим, – спокойно возразил Житков, – а в редакцию единственного детского журнала о природе. Журнала, который читают не менее ста тысяч человек. От такой аудитории ни один уважающий себя ученый не откажется.
Да, ученые не отказывались, хотя поначалу бывали несколько озадачены: ведь выступать им приходилось не в зале, а в тесном помещении, за фанерной перегородкой, перед мальчишками с окрестных улиц…
Житкова, однако, это даже радовало.
– Теперь лектор сам почувствует, как для нас надо подавать его науку. Сфальшивит, собьется с тона – мальчишки разбегутся.
А чтобы он не сфальшивил, Житков ему помогал: под видом этакого простачка, сидящего среди мальчишеской публики, задавал наивные, а по существу очень любопытные вопросы, на которые нельзя было ответить казенно. Ученый гость возражал «простачку», уточнял и разъяснял непонятное, иной раз даже делал внушение своему оппоненту, но рассказ его при этом получался таким, как надо, – интересным и вполне доступным.
Непримиримо относился Житков к малейшим неточностям и ошибкам, которых до него немало просачивалось на страницы журнала.
– Писать небрежно, неточно – значит лгать, – говорил он. – Нет хуже лжи, чем та, что напечатана в детской книге, в детском журнале. Нет греха тяжелей, чем обмануть доверие читателя. Печатному слову он верит больше, чем матери, чем школе.
Когда в одном из подготовленных им номеров проскочила серьезная ошибка, Житков запретил давать опровержение.
– Это все равно что плюнуть кому-нибудь в тарелку, а потом извиниться. Никаких опровержений!
Столь же оригинально работал Житков над оформлением журнала. Просмотрев серию весьма заурядных снимков о природе, Житков возмущенно обратился к фотографу:
– И это у вас природа! Нет, вы покажите ее в движении, в жизни, в борьбе. Возьмите муравьев. Дайте столкновение маленького муравья с огромным жуком на ветке старого дерева. Дайте страничное фото борьбы муравья со страшной гусеницей: отважный муравей вонзил свои острые челюсти в ее рыхлое тело, гусеница извивается, готова перегнуться пополам, сбросить маленького жестокого врага. Покажите, сколько тут драматизма, сколько страсти, сколько борьбы.
Снимите ландыш, пробивающийся сквозь весеннюю рыхлую землю; он поднял головкой своей прошлогодние листья и глядит. Лягте сами на траву и покажите с близкого плана эти джунгли травы. И птиц снимите, летящих птиц, а не этих конфетных птичек на вашем фото, что так мирно позируют вам. Какой прок в этой вашей картинке? Вы бы лучше показали птичку-мать, ее гнездо, детей, ее беспокойство, ее ужас при виде хищника.
Фотограф глядел на редактора с изумлением. Он не знал, что Житков еще в юности получал призы на всероссийских конкурсах за свои оригинальные снимки.
Всего три месяца проработал Житков в «Юном натуралисте», сделал три номера, как и обещал. Но и этого срока хватило, чтобы журнал радикально изменился и уже не мог вернуться на прежний, безликий путь. Он стал ближе к жизни и к науке, приобрел много новых авторов, пишущих, рисующих и снимающих, заговорил с детьми новым, живым и выразительным языком. Изменился и внешне: Житков пробил для него цветные вкладки…
Нечто подобное происходило с его приходом в «Пионере», «Чиже» и других журналах, в судьбе которых Житков принимал горячее участие.
Житкова постоянно занимал вопрос о том, как не утратить врожденную гениальность ребенка, как развить его способности и дарования. Ведь восхищаются же взрослые, профессиональные художники детскими рисунками: «Гениально! Потрясающе! Скажите, откуда они, шельмецы, это знают?» – «А шельмецы знают одно, – замечает Житков, – что надо изобразить главное, а остальное – к главному пририсовать, и то лишь для пользы главного.