Они отдали и винтовки, и билеты: они готовы все отдать, лишь бы спасти жизнь.
— Портки снимай! Не ваши — народные.
Они остались в белье.
— Товарищ Маноло, теперь можно итти?
— Врешь! Матео, вези их в Мадрид. Без штанов, чтобы все видели…
Две крестьянки остановились испуганные. Матео об’ясняет:
— Это которые фашисты — с фронта удирают.
Женщины хохочут:
— Бесстыдники!
Маноло зовет «Кропоткина»:
— Пиши для газеты: «Мы должны внести абсолютную дисциплину».
«Кропоткин» задумался:
— По-моему, Маноло, надо добавить: «Свою собственную, анархическую дисциплину».
— Я тебя зачем взял? Если я говорю, ты обязан писать — и точка. А то я и тебя без портков прокатаю. Ты думаешь — полторы книжки написал и командовать будешь? Да если у нас не будет вот этой абсолютной дисциплины, они нас всех перевешают, и на одном дереве, не спросят, какие у кого идеи. Тебя, дурака, первого повесят. Рядом с Маркесом. Ты у меня и не то еще напишешь! Бери перо! Валяй — «Абсолютную военную диспиплину». Написал? Молодец! Я всегда говорил — «Кропоткин» — это голова!
Дежурный офицер сказал:
— Одевайтесь и по домам.
Матео ушел злой; почему он отпустил предателей? Никому нельзя верить! А самому трудно… Вчера его спросили: «Ты какой партии?» Он ответил: «Я с Маноло». Все смеялись… Откуда ему знать, какой он партии? Он до весны ходил за быками графа. Конечно, такой офицер все знает. Но он предатель или трус. Потому и отпустил…
Матео злобно оглядывает прохожих: гуляют!.. Хорошие здесь дома. Жили тихо, спокойно. Таких на фронт не загонишь. Да им и не нужно, они фашистов с музыкой встретят. Маноло говорил, — они самолетам сигналы подают — светят из окон.
Стемнело. Улицы сразу опустели. Пропали дома; Мадрид теперь похож на поле. Вдруг Матео увидел в верхнем окошке свет. Не помня себя, он взбежал наверх. Дверь открыл пожилой человек в коротком потрепанном халате.
— Сигналы зачем подаешь?
Человек в халате молчит.
— Я тебя спрашиваю — зачем ты сигналы подаешь?
— Забыл опустить штору… Я палеонтолог, Валье. Может быть, вы слыхали?
Матео прошел к столу. Книги. Все звери, звери… Никогда Матео не видал таких страшных зверей. Он недоверчиво спрашивает:
— Книги фашистские?
Валье оживился:
— Что вы! Это по моей специальности. Видите — палеоторий.
— Ничего я не вижу. Я и в школу не ходил… Но ты мне скажи — почему вы все предатели? Если ты столько знаешь, почему ты окна не завесил? А может, ты сигналы подаешь — куда бомбы скидывать?
Валье подошел к Матео и забормотал:
— Они вчера кидали… Страшно!
Матео стало жаль его.
— В поле еще страшней. На что наши храбрые, а сколько раз бегали! Только Маноло и не боялся. Теперь, конечно, привыкли. А у вас хорошо — убежища. Ты как услышишь — гудит, беги, вниз. Понимаешь?
Матео повеселел: вот и он что-то знает, даже старика научил. Сколько здесь книг!
— Читаешь?
Валье молчит.
— Мешают они тебе… Но ты погоди, у нас теперь дисциплина, мы их живо прогоним. И потом…
Он шепнул на ухо:
— Это тайна — пушка такая — стреляет вверх. Понимаешь? Ну, ладно читай!
Он вышел на цыпочках.
Валье сел на кровать и поджал под себя босые ноги. Попался хороший человек, другой застрелил бы… А не застрелят — попадет бомба. Ему пятьдесят два года, но умирать все же не хочется. Почему другие не боятся? Должно быть, он — трус, обыкновенный трус.
Он лег и долго прислушивался: гудят трубы, проехала мотоциклетка, кошка кричит. Все звуки было неприязненными. Потом он увидал человека с ружьем. «Сигналы подаешь?..» Человек выстрелил. Валье упал, но не умер. Он все слышит. Мария принесла белье. Под рубашками — бомба. Она ее швыряет на пол… Валье вскочил. Что за дурацкий сон? Минуту спустя он снова услышал грохот.
Убежище находилось на соседней улице. Валье не решился выйти из дому. Он стоял, согнувшись, под винтовой лестницей. Жизнь казалась ему унизительной. Хоть бы сразу!.. А то покалечат… Он вспомнил больницу, запах хлороформа, стоны.
Днем он пытался работать. Он прочитал несколько фраз, написанных накануне, и задумался. Вышла ли книга Дауса об олигоцене? Он увидел розовое, чисто выбритое лицо англичанина. Там никаких бомб… Даус принял ванну, попил чаю, сейчас пишет. Под окном в садике играют дети. Неужели Валье никогда больше не увидит обыкновенной жизни? Работать? Но кому теперь нужна палеонтология? Глупо быть старым чудаком, ученым, которого рисуют карикатуристы. О чем же тогда мечтать? О пушке, которая стреляет вверх? Об одной спокойной ночи?