Каншин приехал в Испанию вместе с Вальтером. Шутя, он отрекомендовался: «Зверь редкой здесь породы — русский беляк».
Когда-то Каншин сражался в степях Кубани. Ему было тогда двадцать три года. В знойный день молодая казачка гладила его мягкие шелковые волосы и плакала. Потом она пошла к колодцу за водой, а он уехал. Как в песнях поют — «кудри»… Теперь он лысый. Он любил тогда стихи Блока. Любил танцовать лезгинку. Потом он попал в Турцию, набивал папиросы, плавал на призы, мыл в духане посуду. В Париже он поступил на автомобильный завод — делал поршни. Он сдружился с товарищами: вместе ходили на собрания, Каншин громче всех пел: «C’est la lutte funale»… Он женился на француженке. О прошлом он вспомнил только недавно, когда товарищи заговорили про Испанию. Он сразу сказал:
— Еду. Я, так сказать, прошел школу. Могу пригодиться.
Прежде он сутулился, брился раз в неделю: все считали его растяпой. А теперь разве кто-нибудь подумает, что он простоял тринадцать лет в цеху? Как будто всю жизнь человек воевал. (Вальтер ему сказал: «Это твоя третья жизнь». Он поморщился: «Первая»).
Свеча то и дело умирает: фитиль тонет в воске. Каншин проснулся. Он смеется:
— Слушай, Вальтер, ведь это сцена из «Чапаева». Придется нам исполнить дуэт…
— Ты лучше скажи — пойдет бригада Мартинеса или не пойдет?
— А кто их знает? Могут пойти. Бойцы у него хорошие. Могут и назад побежать… Про нас когда-то французы говорили: «Их невозможно понять, это âme slave — славянская душа». Значит. считай, что здесь «испанская душа».
Вальтер прозевал — свеча погасла. Он шарит рукой — где спички, и бормочет:
— Вздор! Народ замечательный.
— Разве я говорю, что плохой? Только понимаешь. Вальтер, земля другая. В этом вся штука…
Вальтер рассердился:
— Земля всюду та же. А вот как быть с Мартинесом?
Хосе набрал хвороста. Он греется вместе с Каншиным возле огромного камина.
— Как по-испански «пулемет»? Не понимаешь? Из чего Педро стреляет?
— A! Ametralladora.
— Ну, этого я никогда не выговорю.
— А как по-русски «fascista»?
— Фашист.
Оба смеются. Хосе просит:
— Поговори по-русски! Ничего, что я не понимаю. Хочется услышать, как это говорят по-русски…
Каншин смущенно молчит; потом начинает рассказывать: он увлекся — наконец-то он нашел хорошего собеседника.
— Зима у вас не настоящая. Что это такое — пойдет снег и сразу растает, вроде как в Париже, скучно! У нас снега вот сколько и крепкий… Я давно по-русски не говорил, отвык, а, конечно, хочется поговорить. Слова не такие, понимаешь? Возьми самое простое. Улица — Пречистенка, это в Москве. Я тебе сейчас все переулки скажу: Левшинский, Штатный, Мансуровский, Еропкинский, Мертвый. Всеволожский… Один, кажется, забыл. Или птицы… По вашему: «пахарос». Есть малиновка. Есть иволга. Есть трясогузка. Понял? А имена какие! Вот я — Каншин. Вы говорите «Канчин». А я, между прочим, Вася. Повтори — Ва-ся. Красиво? Или еще: Таня, Катя, Маруся. Это все — даты. Забыл я, конечно, что и как, но было замечательно. Вот ты — Хосе, попросту говоря, Осип. Ничего, тоже красиво. Теруэль… Это я понимаю…. Испания! Красоты у вас сколько хочешь. Скалы, пропасти, ущелья, замки. Поэзия… Но слушай, Осип, если взять, к примеру, березовый лесок и чтобы летом, когда солнце… Все белое-белое, весело, разная чертовщина кричит, долбит, скандал, и речка, скажем, даже небольшая… А как все пахнет!
У Каншина голос такой убедительный, что Хосе невольно поддакивает. Потом Хосе спрашивает:
— Когда у вас была война, ты много фашистских городов взял?
Каншин сразу помрачнел. Он грустно глядит на свои темные заскорузлые руки:
— Теруэль надо взять, вот что!..
Сбили фашистский истребитель. Летчик, немец спустился на парашюте. Вызвали Вальтера как переводчика.
— К какому аэродрому вы прикреплены?
Летчик глядел на Вальтера исподлобья. У него были светлые волнистые волосы, лицо красное от солнца, синие глаза.
— Зачем мне отвечать? Все равно меня убыот.
Вальтер усмехнулся:
— Республиканцы не убивают идейных.
Летчик нервничал, вытирал платком лицо, испуганно оглядывался по сторонам. Потом он робко попросил папиросу, закурил и вдруг пробормотал:
— Все-таки вы не армия, а красные бандиты!
(Он повторил фразу, прочитанную накануне в газете.)
Вальтер невольно им залюбовался, летчик походил на молодого хищника. Но минуту спустя летчик залепетал.