— Понятно. Проехали. — Пушкин поднялся из-за стола, направился к своей дорожке, склонился над монитором, едва не повалив его. — Ну что, Костя, много без меня накидал?.. У-у-у, бестолочь! Давай-ка я сам теперь...
Еще с четверть часа Пушкин неутомимо метал тяжелые шары, успев за это время оприходовать до дна заветный графинчик и еще дважды заказать по пятьдесят. Когда он выбил шестой страйк и, отдуваясь, плюхнулся за свой столик, мобильник у него во внутреннем кармане тоненько запиликал «Le Vent, Le Cri». Поэт выдернул телефон из кармана, поднес его к уху.
Это был Некрасов.
— Здравствуйте, Александр Сергеевич, — произнес генеральный директор «Нашего современника». — Гуляете, сударь?
— Не без этого, Николай Алексеевич, — смиренно согласился Пушкин.
— Не изволите ли пояснить, на какие нужды пошли пятьсот долларов из кассы журнала, кои вы соблаговолили получить сегодня вечером?
— Это аванс, — хмуро проговорил Пушкин. — Мне. За новую «повесть Белкина».
— Что-с, и авторский договор на нее уже, наверное, имеется? — ядовито осведомился Некрасов.
— Николай, ну брось. Я сказал, сделаю — значит, сделаю.
— Видите ли, Александр Сергеевич, пару раз вы уже брали авансы под новые произведения, после чего все как-то рассасывалось. Не помнишь? Поэма «Чеченский пленник» и документальное исследование «Кровавые разборки в Кремле: Сталин против Берии»?
— А, — пробурчал Пушкин. — Это. Ну да. Напишу ужо. Собираю материал.
— Это я проглотил, ладно, — продолжал между тем Некрасов. — Но всякому терпению рано или поздно наступает предел. Мне не жалко денег; это не те деньги, которые способны меня расстроить; мне жалко, когда они падают в пустоту. В никуда. Короче, Александр Сергеич: с завтрашнего дня все гонорарные и прочие выплаты осуществляются лично через меня. Ключ от сейфа я у Гузмана изыму. Представительские расходы не отменяю, если надо посидеть с автором в ресторации или подмазать слегка кого-нибудь — финансы будут, но в конце каждой недели изволь мне полный отчетец: куда пошло, сколько, коим образом.
— Кюхельбекер умер, — угрюмо произнес Пушкин.
— Поздравляю. И давай-ка наведем, наконец, порядок в бухгалтерии. Вот прямо завтра и займемся. На тебе довольно крупные суммы висят, а я до сих пор не знаю, на что они истрачены.
— Николай, — с трудом проговорил Пушкин, — давай лучше завтра побеседуем. Я уже пьяный и наговорю тебе сейчас всяких дерзостей...
— А мы уже обо всем побеседовали, — заявил Некрасов и отключился.
Обернувшийся Соболевский с тревогой заметил, что его приятель уже с трудом держится вертикально. В глазах великого пиита плескался туман — так же, как и в запотевшей рюмке, которую он пытался ровно держать перед собой.
— Александр, тебе не хватит? — обеспокоено осведомился Соболевский.
— Отвали, халдей! — злобно огрызнулся Пушкин.
С этими словами он опрокинул рюмку в себя, практически не промахнувшись.
— О, горе, — вздохнул Соболевский и от греха подальше отправился в туалет.
— День такой, — обратился Пушкин к Вяземскому, который, широко раскинувшись за столом, устало обмахивался иллюстрированным рекламным проспектом. — Весь день такой. С утра. Дерьмо. Петр, для чего мы тут? Мы, два орла...
Вяземский фыркнул, расчищая на столе место, дабы утвердить локоть, но ничего не ответил.
— А хочешь, я тебе анекдот р... расскажу? — Прижав ладонь ко рту, редактор «Нашего современника» едва подавил рвотный спазм. — Сегодня придумал. Ну, смотри... Идут три быка: молодой, постарше и матерый... И типа видят в долине стадо коров...
— Знаю я этот анекдот.
— Нет, ни хрена ты не знаешь! И вот смотри: молодой говорит — давайте, мол, сейчас бегом спустимся с холма и отымеем всех телок...
— Да-да, а господин постарше возражает: нет, давайте лучше неторопливо спустимся с холма и покроем всех стельных коров.
— Не перебивать, скотина! Короче, господин постарше ему возражает: нет, давайте лучше неторопливо спустимся с холма и покроем всех стельных коров... А старик снисходительно смотрит на них обоих и говорит: значит так, сейчас мы ме-е-е-едленно спустимся с холма и накроем все стадо...
— Ну, всё? Знаю я этот анекдот.
— Нет, не всё еще.
— Как не всё? Ну и чем же сия оказия закончилась, любопытно знать?
— Когда они ме-е-е-едленно спустились с холма, в долине уже никого не было.
Пушкин неуклюже потянулся за оставшейся от Соболевского водкой, попутно сворачивая на бок не в добрый час подвернувшиеся под руку стаканы и бутылки.
— Вона что, попрыгунья-стрекоза, — насмешливо произнес Вяземский, отдуваясь. — Да ты, никак, лето красное пропела?..