— Как думаешь, мои родители?.. — начал он, но я прыснула. — Ни в коем случае!
— А твои?
— Я тебя умоляю!
— Тогда кто же?
— Фергюс и Джемма? — предположила я.
— Немыслимо. Не такой он человек.
— Какой это «не такой»? Может, не он изменяет, а она.
— Слишком высоконравственна. А Мэри и Эрик?
— Она бы мне сказала, — решительно заявила я.
— Точно? А если бы изменял он?
— Она обязательно сказала бы мне даже в этом случае. А если бы не сказала, я бы все равно узнала правду.
— Как?
— Просто догадалась бы. Она совсем не умеет врать.
— А я? Меня ты смогла бы разоблачить?
— Да, так что имей в виду.
— И как бы ты узнала?
— Узнала бы — и все.
— Доверчивая дурочка.
Мы улыбнулись друг другу, твердо уверенные в своем счастье.
Я выбралась из постели, спустилась на кухню и включила свет. Часы на стене показывали без нескольких минут три.
Я приготовила себе чашку горячего какао и медленно выпила его. Лицо Грега перед мысленным взором померкло. Я знала, что его нет здесь и нет нигде. И все-таки слышала его насмешливый голос. Доверчивая дурочка, говорил он мне.
— Элли? — Фергюс изумленно вытаращил глаза. Он был все еще в халате, небритый и помятый после сна.
— Можно мне войти?
Он посторонился, смущенно запахивая халат поплотнее, я прошла мимо него в кухню.
— Извини, что я так рано.
— Ничего. Кофе? Чаю? Завтрак? Почки по-дьявольски? Последнее — шутка. Джемму лучше не ждать, неизвестно, сколько еще она проваляется. Она ведь уже в отпуске.
Он тут же спохватился, я заметила тень озабоченности на его лице: Джемма в отпуске по беременности, а я бездетна, бесплодна, унижена и одинока.
— Кофе. Если можно, с тостом.
— По-моему, похороны прошли как полагается, — осторожно заметил Фергюс, наполняя водой чайник и засовывая в тостер ломтики хлеба.
— Паршиво они прошли. Никто не знал, что мне сказать.
Фергюс грустно улыбнулся:
— Ну, теперь все уже позади.
— Еще нет.
Он обернулся, вскинув брови:
— Ты о чем?
— Я решила поверить ему.
Чайник уже закипал, Фергюс методично отмерил ложками кофе и залил в кофейник воду. Только поставив передо мной дымящуюся кружку, он уточнил:
— То есть?
— У Грега не было романа. «Против» говорит то, что его нашли мертвым рядом с другой женщиной. «За» — моя уверенность. Я поверю себе. И не отрекусь от него.
— Ясно, — откликнулся Фергюс, поднося свою кружку к губам и глядя на меня поверх нее. — Ну что ж, думаю, это правильно. Если это поможет тебе примириться с тем, что случилось, — значит, так и надо.
— Нет.
— Нет? — Фергюс нахмурился. — Может быть, объяснишь подробнее, Элли?
— Послушай, Фергюс, в момент смерти рядом с Грегом была другая женщина. Но у него с ней не было романа. Так почему же они оказались рядом? Вот в чем вопрос! Можно же найти и другие правдоподобные объяснения. Например, первое, что мне приходит в голову: она попросила подвезти ее.
Фергюс ненадолго задумался.
— Не хочу придираться, но, насколько нам известно, эта женщина занималась бизнесом. Так? Хочешь сказать, у бизнесменов теперь модно ловить попутки на обочинах? В Лондоне?
— Или она была просто деловой знакомой. Которую Грег предложил подвезти из вежливости.
— Пусть так.
— Ты веришь ему?
— Элли, его нет с нами, чтобы верить ему или не верить. Твой муж — мой лучший друг, человек, которого мы оба любили и по которому теперь отчаянно тоскуем, — умер. В том-то и суть, верно? И даже если ты убедишь себя, что он не спал с другой, Грег не воскреснет. Будешь продолжать в том же духе, рискуешь сойти с ума. Тебе все равно не узнать, что произошло на самом деле, — устало заключил он.
В который раз я услышала эти слова? Пора вести подсчет.
— Я верю ему, — сказала я. — Этого мне достаточно.
В воскресенье, обедая с Джо, Элисон и Бекки, их дочерью, я повторила то же самое, что сказала Фергюсу. Произнести эти слова в присутствии троих слушателей оказалось труднее. Они прозвучали напыщенно и чересчур напористо. Я увидела, как поникли плечи Джо, как он переглянулся с Элисон, прежде чем обратился ко мне:
— Милая, ты…
— Я все понимаю, — перебила я. — Ты скажешь, что мне все равно никогда не узнать всей правды, поэтому надо смириться с этой неопределенностью и жить дальше. И скорее всего, добавишь, что это и называется «скорбеть».