- Чего- чего? - не понял Толик. - Никак ты, маман, занялась астрологией и, того и гляди, начнёшь писать картины с космической символикой?
- Кыш, цыплёнок! - шутливо рассмеялась Изабелла. - В пифагорейской традиции основная, то есть мажорная, гамма начинается с Юпитера. Ноты гаммы соответствуют планетам септенера таким образом: до - Юпитер, ре - Марс, ми Солнце, фа - Меркурий, соль - Венера, ля - Луна, си - Сатурн...
Что говорить дальше, она не знала. Напрочь вылетели из памяти строки той брошюрки, которую ей сунули накануне как самую модную новинку книжного сезона. Ничего не понимая в ней, Изабелла кое-как осилила половину и даже заучила несколько строк.
- Интересно, - сказал Геннадий. - В этом что-то есть!
А Толик, внимательно взглянув на неё, вдруг спросил:
- Мам, а зачем ты по-боевому раскрасилась? Вася на гастроли уехал, что ли?
Геннадий перестал перебирать гитарные струны и с ещё большим интересом посмотрел на Изабеллу.
- Если бы гастроли! - хмыкнула она и, дурачась, пропела: "Была без радости любовь, разлука будет без печали..." Вася закрыл дверь с той стороны. Навсегда.
- О, Господи! - вздохнул Толик. - Скучно будет без Васи.
- Прям уж так и скучно! - деланно возмутилась Изабелла. - У меня началась другая жизнь. Совсем-совсем другая, новая, как колготки в упаковке...
Она и вправду начала новую жизнь. Из шатенки превратилась в блондинку, огненно-красный маникюр сменила на бледно-розовый, без сожаления выбросила в мусоропровод халат с золотистыми драконами - подарок Васи. По дому она ходила теперь в широких брюках и ситцевой кофте-размахайке. Везде, не только в мастерской, валялись поделки из скорлупы ореха, косточек слив и абрикосов, семян различных растений, древесины, разноцветных камушков и стеклышек ожерелья, браслеты, броши, маленькие и большие панно, бусы, какие-то побрякушки и нелепые безделки. Кое-что из этого она носила, и её подруги возбужденно чирикали, как воробьи на первом весеннем солнцепёке, и наперебой делали заказы: " Мне, пожалуйста, браслет из срезов маньчжурского ореха...Ой, а я хочу бусы из косточек сливы, покрой их тёмным лаком... А эта брошь из чего? Неужели из бересты? Ой-ей-ёй, какая! Как я хочу нечто наподобие её!"
Кое-что Изабелла сбывала в магазинчик при художественном музее. Деньги платили не ахти какие, но ей хватало. К тому же Геннадий, однажды оставшийся у неё, отдавал зарплату, покупал продукты и вещи. Ему нравилось ходить на рынок, выбирать овощи, мясо и фрукты, торговаться, пробовать острую корейскую капусту - кимчи, папоротник, пророщенную сою, морковь со специями. Он и Изабеллу к ним приучил. Сам, однако, никак не мог привыкнуть к её художественной натуре: его раздражали вещи, разбросанные там и сям, удивляло, что Изабелле легче выбросить грязную простыню, чем её постирать, а все эти листы с акварельными и карандашными набросками, складные мольберты, планшетницы и папки, выпадавшие из шкафов и антресолей, постепенно довели его почти до бешенства.
- Будет ли в этом доме когда-нибудь порядок? - взрывался он. - Неужели меня взяли сюда вместо домработницы? Только приберусь, через пять минут опять срач!
- А и не надо, - спокойно отвечала Изабелла. - Зачем углубляться в быт? Отсутствие порядка не означает, что его нет...
- Подумай, что ты говоришь!
- Самый лучший порядок - это порядок в душе, милый, - отвечала Изабелла и ласково чмокала его в щеку. - Успокойся, любимый!
И правда, во всём этом беспорядке всё-таки была своя система: Изабелла удивительно легко находила любую нужную ей вещь. Между прочим, она всегда читала одновременно несколько книг; конечно, не все сразу, а по одной: перелистнув несколько страниц, бралась за другую, заменяя её третьей, потом возвращалась к первой. Томики с закладками и без них лежали везде, даже в туалете в специально устроенной газетнице. Но редко какую книгу Изабелла дочитывала до конца. Впрочем, если она и хотя бы подержала в руках какой-нибудь нашумевший бестселлер, то в разговоре о нём уже могла показать свою осведомленность. Например, так:
- А мне, может, всё бы понравилось, если бы не обложка. Такая, знаете ли, невыразительная графика. А шрифт! Разве нельзя было выбрать что-то поизящнее? Если театр начинается с вешалки, то книги - с обложки...
И, конечно, была права.
Геннадий попросил её пока ничего не говорить сыну об их далеко не платонических отношениях. Толика, впрочем, личная жизнь матери мало интересовала. И вообще, у них было неписаное правило: друг другу не мешать!
Но в тот день, когда Изабелла ждала Геннадия и, как ненормальная, торчала у молчащего телефона, Толик, узнав обо всём, не мог ей не посочувствовать: слишком уж она была взволнована, будто стрела Эрота поразила её первый раз в жизни.
- Он обещал приехать сегодня, - объяснила Изабелла. - Со своими вещами. Насовсем!
- Наверное, в городе грузовиков не хватило, - пошутил Толик. - Вещей слишком много!
- Он и так слишком долго жил как птичка перелётная: ни сорочки запасной, ни пижамы, даже зубная щётка - моя!
Толик съел обед, взял томик Мюссе, из-за которого, собственно, и забежал в гости:
- Счастливо!
- Пока! Позвони вечером...
- А разве вы с Геннадием не собираетесь отключить телефон?
- С чего бы это?
- Ну, мам, как-никак начинается официальный медовый месяц. А то всё скрывались...
- Фу, бесстыдник!
***
Медовый месяц, однако, не начался ни в тот день, ни через неделю, никогда. Геннадий как сквозь землю провалился.
Обезумевшая Изабелла моталась по общим знакомым, носилась по концертным залам и театрам, надеясь отыскать его следы. Разве что только в милицию не догадалась заявить. Но в больницах и моргах справки навела-таки. Ответ везде был один: "Не был, не доставлялся, ничем помочь не можем..."
В конце концов, Изабелла узнала: возлюбленный уехал куда-то на севера, чтобы начать новую жизнь. И что её больше всего удивило, он вроде бы одному из своих знакомых сказал, что больше ни-ког-да в жизни не свяжется ни с одной эмансипе. Потому что такие женщины напоминают ему, извините, новогодний грецкий орех в золотистой фольге: блестит красиво, а расколешь его - внутри нечто серое, покрытое белым пушком.
- Ну и чёрт с ним! - возмутилась Изабелла. - Я не пропаду!