Глупо, высокопарно... Ах, Боже мой, и почему не умею ясно и просто выразить свою мысль? Может, потому, что не желаю признаваться в собственной недалёкости.
Ладно, сознаюсь. Я вообразил, что тот парень всё-таки что-то знает о Лизе и, возможно, он даже её родственник: чем иначе объяснить их внешнее сходство?
Я несколько раз ездил в бывший Лизин дом, звонил в дверь её квартиры и, затаив дыхание, с бьющимся сердцем, облокачивался о косяк. Мне казалось: по ту сторону стоит Лиза и, так же затаив дыхание, слушает, как дышу я. Но дверь не открывалась.
Однажды, когда я в очередной раз встал на пост у этой двери, обитой траурным дерматином, из квартиры напротив высунулась старушонка. О таких говорят: божий одуванчик - маленькая, худенькая, с редкими, пушистыми волосёнками на голове.
Божий одуванчик вытаращила совиные глаза и осторожно кашлянула:
- Жалко мне вас, молодой человек...
- Почему?
- Напрасно вы сюда ходите.
- А вам что за дело?
- Неужели так ни о чём и не догадался?
- О чём именно?
- Вы с Лизой любились? - настырно спросила Божий одуванчик и утвердительно тряхнула головой: Любились! И неужто сердце вам ничего не подсказало?
- Да что вы мне загадки загадываете? Говорите прямо!
- Не кричите на меня, - Божий одуванчик испуганно втянула голову за свою дверь, погремела цепочкой и снова высунулась. - Я могу ничего не говорить. Пожалуйста! Однако жалко мне смотреть, как вы маетесь...
- Да с чего вы взяли? И вовсе не маюсь!
- Ну-ну, - Божий одуванчик фыркнула и смешно надула щеки. - У меня вон, глядите, французский глазок. Вся лестничная площадка - как на ладони! Всё вижу: кто идёт, с кем идёт, когда и как...
- Ну и что?
- А то, что я видела, как Лиза вернулась после операции. Худая, бледная, на себя не похожая...
- Какая операция? Я ничего не знаю...
- Не положено, стало быть, знать, - Божий одуванчик выговаривала каждое слово чётко, по отдельности. - Но теперь - можно... Вижу, как вы убиваетесь, места себе не находите...
- Да уж! - усмехнулся я. - Вы не лишены наблюдательности, сударыня.
Божий одуванчик не уловила иронии, а может, сделала вид, что всё в порядке. Она высунула острый кончик языка, провела им по узким, пересохшим губам. Что-то змеиное мелькнуло в её маленьких чёрных глазах с выцветшими ресницами. Я даже подумал: " Сейчас ужалит!"
И точно. Божий одуванчик, потупившись, наморщила лоб и сказала:
- Когда Дима сделал операцию в первый раз, никто ничего не заподозрил. Он был, конечно, странным: с девчонками не якшался, всё больше - сам по себе, тихий, вежливый такой. Ну, иногда у него другие парни бывали. Не шумели, не пили, музыку громко не включали, а что делали, про то слух пошёл: Дима-то, мол, интересуется только мужчинами, а девок ему и на понюх не надо!
Я не понимал, зачем она рассказывает про какого-то Диму. Все эти "голубые" извращенцы и их проблемы меня как-то мало интересовали. Да и ей ли, Божьему одуванчику, смаковать подобные истории?
- А вы слушайте, не перебивайте, - цыкнула бабуля. - Значит, однажды наш Дима съехал, а в его квартире поселилась новая жиличка. Вроде бы какая-то его родственница. Миленькая такая, нежненькая, точно ангелочек: глазоньки так скромненько опустит, тихонечко шепнёт "здравствуйте" и мышкой за свою дверку юркнет. Придёшь соли попросить или, бывало, газ нечем разжечь - за спичками постучишься, а она не открывает. И ведь знаю, что дома сидит, я в глазок-то наблюдала: вошла, замок защёлкнула и никуда не выходила.
- Ну и что? Каждый человек хочет иногда в одиночестве побыть...
- А то, что подозрительно всё это: был Дима - куда делся? И эта фря переселялась не как положено - никто вещей не таскал, мебель не носили, новоселья не устраивали. Всё как-то чудно: явилась, открыла дверь своим ключиком и стала, как ни в чём не бывало, жить-поживать...
- А вам-то что за дело?
- А то, что это была Лиза, - отрезала Божий одуванчик. - Вам интересно знать, кем она была на самом деле?
- Английской шпионкой, что ли? Новой Мата Хари? Резидентом Массада?
- Не острите, молодой человек. Лизой был Дима...
Лизой был Дима? Я сразу и не понял, что к чему. Медленно, очень медленно доходил до меня смысл сказанного Божьим одуванчиком. Господи, она, наверное, сумасшедшая. Зачем я вообще с ней разговариваю? Она повёрнутая, крыша набекрень, точно!
- Ну-ну, - хитро сощурилась Божий одуванчик. - Думаете, я душевнобольная? Ох, миленький, у меня и у самой ум на раскоряку: как это так - был парень, стал девкой? А потом из девки - снова парень, как это так? И Бога не боятся!
- Что за чушь ты несёшь, старая перечница?
Старушка, не ожидавшая грубости, вздрогнула и, поджав губы, торопливо кинулась к своей двери. Но захлопнуть её не успела - помешала моя нога.
- Кричать буду, - прошептала Божий одуванчик, и глаза её округлились. Как вы смеете разговаривать так с пожилой дамой? И ведь невежа какой! Вы что, об этих... как их?... транссексуалах ничего не читали?
От неожиданности я убрал ногу, дверь тут же захлопнулась, щёлкнул замок. Оказавшись в безопасности, Божий одуванчик противно хихикнула, совсем как старуха Шапокляк из "мультика", но всё же не отказала себе в удовольствии добавить хорошую жменю соли на мои, так сказать, кровоточащие раны души.
Оказывается, её дочь работает паспортисткой в ЖЭУ. И вот когда Дима уехал куда-то без выписки, а Лиза явилась с паспортом, в котором уже стоял штамп о прописке, эта блюстительница правопорядка заподозрила неладное. Ну, ясно, сообщила начальству, рапорту дали ход. И вдруг поступает приказ: "Отставить!" Не иначе, как в деле замешано высокое начальство, а то и мафия. Потом Лиза исчезла, явился прежний Дима, ну не совсем прежний - чуть старше, похудевший, и вообще какой-то не такой. И паспорт у него новенький, не тот, который паспортистка волей-неволей запомнила: капнула, стерва, тушью при заполнении прописки лет семь назад, был ей за это нагоняй от начальства, как такое забыть? Снова заподозрила неладное, и то ли времена теперь другие якобы свобода: делай что хочешь, то ли в милиции перестали хранить секреты, но её одёрнули как-то незлобливо, с весёлой улыбочкой: "Успокойся, бдишь где не надо! Документы в полном порядке. Была женщина - теперь мужчина. Право имеет!"