И в моем тоже не сомневались бы — если бы застали, как сейчас, за готовкой софрито, когда я лихо смешиваю под Лану Дель Рей кинзу, перцы, лук, чеснок и свежий майоран, пожертвованный нам маминой коллегой. Папа сперва наполняет тарелки салатом, а затем выкладывает сверху рис и каян. Мне достается двойная порция: я еще в детстве полюбил жареный рис, по-видимому, хрустевший на зубах, совсем как мои любимые леденцы. Мама ставит в духовку кокосовый пудинг. Остаются последние приготовления.
Мама стучит меня по плечу и что-то говорит, но я ничего не слышу из-за музыки. Тогда она выдергивает у меня из уха наушник.
— Да что с тобой такое?
Грива ее черных волос переброшена через плечо и благоухает огуречным шампунем. Мама работает бухгалтером в фитнес-зале, но, хотя и сидит весь день в офисе, царящий там запах пота увязывается за ней, как пьяница за бутылкой. Поэтому, вернувшись домой, она всегда первым делом отправляется в душ.
— Нелегкий выдался день, — отвечаю я.
— Хадсон? — спрашивает папа.
— Бинго.
Папа качает головой, не отвлекаясь от мытья кастрюль и сковородок. Этому секрету его научил дедушка: сидя за столом с набитым желудком, особенно грустно смотреть на высящиеся в раковине горы. По смуглым ладоням бегут пенные струйки.
— Диего, давай скорее, я с голоду умираю. — Мама протягивает мне приборы. — Бенито, накрой на стол. Расскажешь всё после молитвы.
Я раскладываю ножи и вилки по обеденным коврикам, спонтанно купленным в магазине на углу, когда наши финансовые дела шли чуть лучше нынешнего. Мамин — в форме совы, ее любимой птицы. Папин — льняной, в черных и белых полосках, которые он вечно ковыряет ногтем, дожидаясь, пока мы закончим с едой. А на моем красуется тираннозавр, пьющий из фонтана. Вот только он не вызывает у меня улыбку с тех самых пор, как я порвал с Хадсоном.
Наконец мы усаживаемся вплотную друг к другу. Не припомню, чтобы кто-то из родителей когда-либо сидел во главе стола. Мама находит это чересчур пафосным — словно мы пируем в тронном зале замка, а не ужинаем в тесной квартирке с двумя спальнями. А папа просто не хочет сидеть далеко от мамы.
Мы беремся за руки, и мама приступает к молитве. Для моих родителей вера — не пустой звук, но при этом у нас здоровое отношение к религии. Мы не из тех кондовых католиков, которые размахивают Библией, но при этом выборочно игнорируют заповеди, мешающие им изрыгать ненависть. Нет, мы из тех католиков, которые считают, что люди не попадают в ад из-за ориентации, отличной от традиционной, — и так было еще до моего рождения. Родители молятся более-менее постоянно, а я — в основном за ужином. Этим вечером мама благодарит Бога за еду на нашем столе, просит здоровья бабушке, которая недавно упала, выходя из машины, молится о прибавке папе в его аптеке, а также о том, чтобы у всех все было хорошо.
— Итак. — Мама хлопает в ладоши. — Хадсон. Что у вас с ним?
Мне нравится, что родители не брезгуют обсуждать со мной подобные темы, но и не лезут особо в душу.
— Ну, я пытался помочь ему на уроке, а он дал сдачи.
Папа щурится.
— Ты вроде бы говорил, что он не любитель драк.
— Абсолютно нет, — киваю я, и папа ощутимо расслабляется. Пару лет назад меня ограбили на выходе из супермаркета, после чего родители установили мне жесткий комендантский час — ужасно несправедливо, потому что наказали фактически жертву. В итоге то лето вылетело в трубу, хотя я знаю, что папа из лучших побуждений учил меня основам самообороны и гонял по стадиону с секундомером. — Он просто наорал на меня перед классом. И я ничего не ответил.
— Вот и хорошо, — замечает мама.
— Особенно хорошо, что при необходимости ты сможешь ему накостылять.
— Это точно.
Как-то раз я поднял Хадсона и прижал к стене с поцелуями, потому что мы видели такую сцену в фильме про гетеропару и решили повторить. Однако когда он попробовал провернуть такой же фокус со мной, то с трудом удержал в воздухе — хотя весим мы одинаково.
— Ладно вам, варвары, — качает головой мама. Она не выносит разговоров о насилии и даже экшены не смотрит — чему мы с папой втайне радуемся, потому что она умудряется задать десять тысяч вопросов за фильм, пускай все и видят его в первый раз. — Надеюсь, скоро все наладится.