— Диалектика есть форма “сопряжения” (не буду сейчас уточнять, в каком смысле) относительно самостоятельных линий размышления, рассуждения, аргументации, — характерных для отдельных теоретических систем, для особенных субъектов мысли; короче — есть форма логически корректного разговора, диспута.
— Диалектика есть форма мышления, обосновывающая логические начала, исходные основы позитивной логики; форма мысли, работающая — в сфере всеобщего — в статусе предположений. Далее я расшифрую некоторые из этих тезисов.
Со всеми необходимыми уточнениями, изменениями, перестановкой ударений, смысловыми наполнениями, такое понимание “диалектики” свойственно и Платону, и Аристотелю; и Абеляру, и Фоме Аквинскому, и Николаю Кузанскому; и Спинозе, и Канту, и Гегелю; и Гуссерлю, и Хайдеггеру и всем традициям философской мысли. Конечно, на исходные вопросы: какова связь категорий? о чем суть предположений? в чем состоит действительная логика философского спора? какие начала мысли следует (хотя невозможно) обосновать? и т. д. и т. п. — ответы будут совершенно различными, но проблематика диалектики всегда оставалась одной и той же. Только в этом контексте может работать (и пониматься) любой схематизм диалектики, в частности — триада.
Карл Поппер проходит мимо всей этой проблематики, и поэтому он напрямую отождествляет диалектику с упрощенной, обессмысленной “триадой”.
Сформулирую это резче — как сквозной тезис всего последующего изложения. — Отсутствие осмысленного философского контекста — вот что делает невозможным для Поппера и позитивизма в целом — плодотворный спор с гегелевской диалектикой. Этот спор возможен только после устранения “полосы отчуждения”. Но позитивизм сам по себе устранить эту полосу не в состоянии. Теперь — непосредственно о Поппере и “триаде”.
2. Карл Поппер понимает “триаду” (для него это тождественно диалектике) так:
“…Сначала — идея, теория, или движение. Это можно назвать “тезисом”. Такой тезис скорее всего повлечет за собой противоположение, ибо подобно большинству вещей в мире, не лишенный слабых мест, он будет иметь ограниченную ценность. Противоположная ему идея, или движение называется “антитезисом”, в силу своей направленности против первого — “тезиса”. Борьба между тезисом и антитезисом продолжается до тех пор, пока не будет найдено (? — В. Б.) решение, которое в определенном смысле (? — B.Б.) выходило бы за пределы тезиса и антитезиса, признавая при этом относительную ценность того и другого и пытаясь сохранить их достоинства и избежать их недостатков. Это решение, которое является третьим шагом, называется "синтезом"…”.
К сожалению, в этом разъяснении — за исключением слов “тезис”, “антитезис”, “синтез” — нет ничего общего с идеей, в особенности в гегелевском смысле. Перечислю хотя бы несколько моментов такого — “ничего общего”. Во — первых, тезис и антитезис триады (по идее Аристотеля или Гегеля) вовсе не возникают откуда‑то извне теории, как чертики ex machina, и не сосуществуют как некие индикаторы “слабых мест” и изъянов друг друга. Это — моменты (переходы) развития одного понятия (соответственно — теории), но — сие NB— в ее категориальном — логическом — осмыслении. Скучнейший “пример” с “качеством — количеством — мерой” (в разделе категорий бытия) здесь — несмотря на его изъезженность — вполне представителен; во всех теориях: от Евклидовой геометрии до квантовой механики (каждый раз — в своем особом предметном содержании). Во — вторых, синтез вовсе не есть взаимная индульгенция “относительной ценности” (см. Поппер) тезиса и антитезиса, с сохранением их “достоинств” и очищением от их “недостатков”. Ни тезис, ни антитезис вообще не могут быть поняты через “достоинства” и “недостатки”. Это слова “из другой оперы”: из внешнего сопоставления отдельных теоретических утверждений, взятых поодиночке и по отношению к наличным “фактам”. Речь в триадном синтезе идет о другом. Синтез — это обнаружение высшего тождества тезиса и антитезиса в некоей новой теоретической структуре, предполагающей взаимопредположение, взаимополагание, взаимоотрицание и тезиса, и антитезиса. Причем такая теоретическая структура необходимо имеет форму нового понятия. Скажем, в материале современной физической теории: в понятии микрообъекта как синтезе возможностей быть частицей и волной; быть определенным как волна и частица… Или — в понятии “состояния” как синтеза возможностей быть определенным в понятиях пространственных и (что исключает первое определение) в понятиях импульсных. И т. д., и т. п. В — третьих. Это я подчеркиваю вновь и вновь; как ни отнестись к идее триады (принимая ее или отвергая), — смысл ее состоит в схематизме внутреннего тождества (=логического обоснования) одной теории — во всех метаморфозах ее движения и строения, но совсем не в какой‑то внешней критике взятых “на пробу” (?) отдельных теоретических утверждений, вырванных из единого логического контекста. Вообще, как ни странно, в размышлениях и разъяснениях Поппера нет ни слова о логическом развитии теории, о логике ее внутреннего обоснования и вывода, хотя весь схематизм триады говорит только об этой логической ситуации. Наконец, в — четвертых, — хотя об этом я говорил все время (и далее еще скажу более развернуто) — в триаде речь идет не о научной теории как таковой (и об ее внешнем сопоставлении с “фактами”), но о научной теории в ее философско — логическом, в частности, — категориальном осмыслении. Исключительно об этом. Для Поппера триада относится именно к научной теории (в ее позитивном, если не позитивистском определении), а философская “теория” понимается лишь как частный случай теории научной (образца XIX века). Такая модальность триады совершенно исключает взаимопонимание Поппера и Гегеля или — Поппера и Аристотеля, совершенно исключает продуктивность критики гегелевских триадных построений (см. ниже). Эти построения, конечно, возможно (и на мой взгляд, — необходимо) критиковать, но только после того, как уточнен предмет разговора. До такого уточнения понятий любая критика диалектики неплодотворна.