— Случается и обделаться, и в штаны напрудить. Пока в петле болтаешься.
Он говорит: не понимаю, дескать, как можно быть настолько бесчувственным.
А я ему: если, мол, с этим давно живешь, такие разговоры в порядке вещей.
— Ну допустим, начну я по этому поводу слезы лить — что от этого изменится? Дело прошлое: как он решил, так и сделал, а сейчас главное — поторопиться, чтобы мама в подпол не провалилась.
По прикидкам Такера, провалится она в начале следующей недели.
— Но может и сегодня.
С этими словами он за плечи оттаскивает меня в сторону.
— Ты что?
— Или даже прямо сейчас.
Поднимаемся по лестнице — нужно дойти до моего пикапа.
Эми отмечает:
— Быстро вы в картишки перекинулись.
У меня, говорю, пропала охота в игры играть, а сам ей подмигиваю — хочу намекнуть, что мы вплотную занялись половым вопросом. Сдается мне, намек до нее не дошел, поскольку она опять за свое:
— Не забудь Эллен с работы забрать.
— Ладно, — отвечаю, — ладно-ладно.
— До свидания, миссис Грейп, — гаркает Такер.
Мама не шевельнулась. Я вот что думаю: Такер, вероятно, потому так обожает мою мать, что она к нему не суется.
Загружаемся в пикап, но тут до меня доносится вопль Арни. Мчусь обратно в полной уверенности, что мама провалилась в преисподнюю. Распахиваю дверь и вижу, что Эми прижимает к себе нашего мелкого, которому просто-напросто приснился страшный сон.
— Все нормально, Гилберт. Езжай с Такером. Вам давно пора оттянуться. — А сама подмигивает.
Из чего я заключаю, что мой намек все же был понят.
8
— Для спасения твоей мамы нужно как следует продумать план работ. Никакой пол не выдержит этого… этого…
— Знаю, братан, знаю. Но если кто и может ее спасти…
— Спасибо. От тебя такое услышать — дорогого стоит.
Подбрасываю Такера домой. Он выпрыгивает на ходу, кричит: «Срочно за работу!» — и несется к себе составлять план.
Моя сестра Эллен работает в «Сливочной мечте». Мечта — это сильно сказано. Что там есть: вафельные рожки с мороженым, несколько видов подкрашенной газировки, сладкие батончики, обсыпка для кексов, эль, орешки, молочные коктейли, а также реально мерзкая, зверская штуковина, способная довести меня до бешенства, — дверной колокольчик с подвесками, которые своим звяканьем, а может, бряканьем сообщают о приходе покупателя.
Прежде чем сунетесь в эту «Мечту», советую заглянуть в окошко и выяснить, чья сегодня смена. Сперва нужно убедиться, что девчонка тебя не видит, а затем понаблюдать, до какой же степени она ненавидит свою работу. Всем своим видом показывает: ей бы больше подошло рассекать на скоростной тачке или даже сидеть дома и ногти красить, а она прозябает в «Мечте». Но достаточно толкнуть дверь, чтобы звякнул этот колокольчик, — и перед тобой вспыхнет лучезарная улыбка, словно кто-то рывком расстегнул молнию. Или словно сам Господь Бог взял в руки эту физиономию и вывернул наизнанку. Перед тобой вдруг нарисуется сияющая королева красоты, уж такая приветливая, такая внимательная, такая счастливая. Нефигово, да?
Торможу перед «Сливочной мечтой»; у окошка сегодня ждут целых три девахи. Две пухлые, неказистые — за Мечтой явились. Вроде где-то я их уже видел. А третья — незнакомка. Стоит над рамой мужского велосипеда, не шелохнется, что-то разглядывает. От этой, третьей, не оторваться.
Брюнетка, волосы густые, пышные. Закрывают плечи. А ноги-то, ноги… Обалдеть. Смотрю на нее с водительского места — и глазам своим не верю. Инопланетянка.
Паркуюсь, выключаю двигатель, гашу фары, опускаю окно — все как в замедленной съемке. Дыхание перехватывает. Может, у меня глюки? Озираюсь, чтобы проверить: неужели это все наяву, в реале? Пикап вроде мой. Руки — мои. В окне младшая сестренка моя, драит аппарат для горячего шоколада. Да, все в реале.
Две девчонки заходят, чтобы сделать заказ, а та, на которую я запал, не двигается с места. Колокольчик то ли звякает, то ли пинькает, то ли дзинькает, и одна девочка придерживает дверь — думает, что велосипедистка тоже зайдет. А та что-то разглядывает на грязно-белой оштукатуренной стенке и отмахивается: спасибо, мол, не надо.
Ну, Гилберт, давай, время пошло.
Спохватываюсь, что от меня пивом шмонит, откапываю в бардачке «Базуку» и торопливо жую. Медленно закрываю дверцу пикапа; сердце колотится, стреляет кровавыми пулями. Еще минуту назад спокоен был, как коматозник, а теперь в считаные мгновения ожил, что, конечно, радует. И пугает.