Вот уже три года мать не выходит из дому; видим ее только мы — дети, да редкие бывшие подруги. В городе, разумеется, о ней судачат, но шепотом. Правда, рассмотреть ее вблизи удается сантехнику, который ежемесячно приходит снимать показания счетчика воды. Однажды приезжал еще доктор Гарви — мы сами его вызвали, решив, что у мамы случился инфаркт. Но на самом деле она то ли чем-то подавилась, то ли кишечные газы в кровоток попали — что-то в таком роде.
Если указать маме на ее полноту или выразить опасения по поводу стойкой прибавки веса, она скажет: «Эй! Я покамест здесь! Жива еще! Не отдала концы в отличие от некоторых!»
Я пытаюсь ей внушить, что неумеренное обжорство равносильно суициду. Но такие слова произносить нелегко.
Короче.
Эми тащит меня через кухню. Мы останавливаемся на пороге столовой: мама с разинутым ртом сидит в кресле и храпит. Эми указывает пальцем на ее стопы. Отечные, красно-лиловые, сухие, в трещинах. Ни одна пара обуви уже не налезает.
— Можно подумать, — шепчу, — я ног ее не видал.
Сестра снова тычет пальцем куда-то вниз и одними губами произносит:
— Пол.
Не верю своим глазам. Пол под маминым креслом просел, выгнулся наподобие контактной линзы.
— Боже милостивый. — Ничего другого выдавить не могу.
— Это уже не шутки, Гилберт.
Однажды мы с сестрой сели попить пива, и, когда она подобрела, я предположил, что мама когда-нибудь провалится в тартарары и нас освободит. В тот раз мы от души посмеялись.
— Надо что-то делать, — говорит Эми, которой теперь не до смеха.
Чтобы вы понимали: я не плотник. Ремонтировать, чинить — это не мое. А Эми, заметьте, хочет, чтобы я укрепил половицы.
— Причем втайне от нее, — добавляет Эми свистящим шепотом.
Сестра права. Если мама узнает, что под ней вот-вот проломится пол, она будет днями напролет лить слезы.
— Надо с Такером поговорить.
Такер — мой лучший друг. Он обожает работу по дереву: своими руками делает скворечники, вырезает фигурки уток, мастерит стеллажи для своей коллекции пивных банок.
— Когда ты с ним поговоришь?
— Скоро. Реально скоро, обещаю.
— Давай прямо сегодня.
— Сегодня мне на работу.
— Тянуть нельзя.
— Ясное дело, Эми. — Пытаюсь уклониться, потому что ее лицо искажается все той же нелепой гримасой.
— Тогда вечером. Ладно, Гилберт? Гилберт, мы договорились?
Рявкаю: «ЛАДНО!» — и мама, всхрапнув, просыпается.
— Доброе утро, мама, — говорит Эми. — Завтракать будем?
Дальше — по накатанной. Мама возмутится: «А сама-то ты как думаешь?» Эми спросит: «Что сегодня приготовить?» — и мама закажет либо стопку блинчиков, либо пару вафель, либо гренки, а к ним полфунта бекона, причем, скорее всего, с яичницей — глазуньей или омлетом — из нескольких яиц, и перца не жалеть. Каждое блюдо должно быть перченым. Эми выполнит любой мамин каприз, и все получится очень вкусно, и мама, как большая девочка, съест все подчистую.
Напрочь лишившись аппетита, собираюсь выйти на свежий воздух. Резко отворяю сетчатую дверь от насекомых: у меня на глазах Арни ныряет в заросли хвойников за почтовым ящиком. Моего братца хлебом не корми — дай поиграть в прятки, но только при условии, что искать его будут долго. Сдается мне, того же хочется почти всем, однако признать это готов лишь дурачок или малолетка.
— Где, интересно знать, наш Арни? — преувеличенно громко вопрошаю я. — Куда же он подевался?
На пороге появляется Эми и цедит из-за сетки:
— Спасибо, что переговорил с Такером.
Я морщусь — дескать, да какие проблемы, указываю на колючий куст и спрашиваю:
— Ты, случайно, не видела Арни? Как сквозь землю провалился.
Эми в этой игре — профи.
— Гилберт, я думала, Арни с тобой.
— Что ты, со мной его нет.
— Плохо дело: я рассчитывала, что он поможет мне готовить завтрак.
— Я сам его обыскался.
Вечнозеленые заросли хихикают.
— Мама проснулась, кушать хочет. Наверно, придется мне самой над блинчиками колдовать!
Тут поднимается дверь гаража, и оттуда выходит Эллен, в красно-белом полосатом бикини. Ногти на ногах и на руках покрыты одинаковым ярко-алым лаком. Она раскладывает наш единственный шезлонг и ложится позагорать на утреннем солнце. Чтобы вовлечь ее в редчайшую общесемейную забаву, спрашиваю:
— Эллен, ты, случайно, не знаешь, где твой брат?
Полный игнор. Перевожу взгляд на Эми. Хвойники проявляют беспокойство.