Михаил Задорнов
ЧТО ХОТЯТ, ТО И ДЕЛАЮТ!
Новый директор был суров. Так говорили все. В первый же день он вызвал меня к себе и, прямо глядя в глаза, спросил:
— Вы там, в вашем отделе, перевыполнить план на 150 % могете или не могете?
Я замялся. Дело не в том, что нам было трудно перевыполнить наш план. Мы могли его перевыполнить и на 100, и на 300, и на 800 %. Но я не знал, как мне выразить свое согласие словами. Вопрос был задан так, что отвечать на него надо было полно. Но ответить «можем» означало указать шефу на его безграмотность. А ответить «могем» у меня на поворачивался язык.
— Ну что же вы молчите? — строго переспросил шел. — Могете или не могете?
— Да! — ответил я.
— Что да? — рассердился он. — Я вас конкретно спрашиваю, и вы конкретно отвечайте: могете или не могете?
— Конечно! — ответил я.
— Что значит конечно? — чуть не закричал он. — Отвечайте прямо, не виляйте! В последний раз спрашиваю… Могете или не могете?
Я собрался с духом и уверенно ответил:
— Могем!
— Тогда, — успокоился он, — ступайте к себе и получите согласие масс, мол: «Да, перевыполнить план на 150 % мы могем!»
Я вернулся в отдел, собрал всех и неуверенно начал:
— Товарищи! Я собрал вас здесь, чтобы выяснить существенно важный вопрос. Как вы считаете… перевыполнить план на 150 %… мы с вами могем или не могем?
В комнате наступила тишина. Я опустил глаза и ждал. Первым, как всегда, нашелся единственный в нашем отделе профессор — Громов.
— Конечно, могем… — грустно вздохнул он.
А на следующий день в стенгазете предприятия появилась заметка нашего культорга под названием «Мы все могем!»
За неделю на призыв откликнулись и остальные отделы. А через два дня перед главным входом на предприятие появился красочный плакат: «Могем перевыполнить план на 250 %!»
За полгода в движение включились все предприятия города. И точно такие же плакаты появились на железнодорожном вокзале и в аэропорту. А вскоре и диктор по телевидению объявил, что «к новому движению подключились и остальные города страны, потому что наши трудящиеся все можут!»
Поскольку по телевидению дикторы всегда говорят правильно, ученые филологи тут же занесли новые формы слова в словарь современного литературного языка.
С тех пор новый директор несколько раз вызывал меня к себе. И наш отдел всегда в таких случаях выступал зачинщиком все новых и новых движений. Не раз включались мы в движения, начатые на других предприятиях.
Однажды жена вернулась домой, тяжело опустилась в кресло и, грустно вздохнув, сказала:
— Устала я, Петь. И больше так не можу и не хочу!
— Чего не можешь и чего не хотишь! — переспросил я.
— Завтра кросс, — ответила она. — Всем отделом бегим!
— Бегите бегмя? — переспросил я.
— В том то и дело, что бегмя бегим! — посетовала она.
В это время из магазина пришла дочь и сказала:
— Я достала творог. Куда покласть? Тама или тута?
— Поклади здеся, — ответила жена.
— Поклала, — сказала дочь.
— Как много тебе продавщица творогу положила?! — удивился я.
— Не положила, — как филолог поправила меня жена, — наложила.
Неожиданно у меня появилось ощущение того, что мы все неправильно говорим. Но… Я заглянул в новенький, купленный недавно литературный словарь и обнаружил, что говорим мы, согласно новому словарю, совершенно верно.
«Ну надо же?! Что хочу, то и делаю!» подумал я неизвестно про кого, махнул на все рукой и включил телевизор. Мне ответила молодая самодеятельная певица. Она пела известную песню Аллы Пугачевой на новый лад: «Все можут короли!»