— Подожди! Как я узнаю, что она все еще жива? Как я узнаю, что вы не убили ее после записи?
— Конечно, я ждал, что вы об этом спросите. Ну, наверное, у вас найдутся вопросы, на которые только Терри знает ответы. Задайте их мне, я ей передам, мы ее запишем, а когда я позвоню вам насчет того, как передать выкуп, прокручу пленку. Удовлетворены?
— Не очень. Я хочу...
— Кому какое дело, что вы хотите? — Голос показался Оукли вязким, будто медленно текущая нефть. — Хватит бормотать, задавайте ваши вопросы.
— Ладно, что она мне сказала, когда я построил бассейн? — проговорил Коннистон как-то униженно, словно побитый. — И еще спросите, как я всегда ее называю.
— Идет. Только смотрите, чтобы никакого ФБР, никакой полиции, никого. Ясно? Я замечу любых ищеек, вынюхивающих вокруг, и тогда вы никогда не увидите вашей дочери. Собирайте деньги. Завтра к вечеру получите от меня известие.
Раздался щелчок.
Оукли опустил трубку и, как сомнамбула, пошел в офис. Коннистон все еще держал телефонную трубку в руке. Когда Карл вошел, он потянулся через стол, чтобы выключить магнитофон, который установил шесть месяцев назад, чтобы автоматически записывать все телефонные разговоры. Это было еще одно из проявлений его развивающейся паранойи.
— Свяжись с Орозко, — попросил Эрл каким-то ломающимся голосом.
Оукли взял трубку из его рук и положил ее на рычаг:
— Давай вначале поговорим.
— Свяжись с Орозко. Поговорить успеем.
Оукли подумал, что вреда не будет, если он позвонит Орозко, поэтому тут же по памяти набрал код города и номер. На четвертый гудок ему ответила женщина.
— Мария? Карл Оукли. Es necesario que yo hable con Diego, pronto por favor[1].
— Seguro que si momento[2].
Оукли услышал, что где-то в доме Орозко вопит младенец. Ожидая, он незаметно следил за Коннистоном. Большой человек разминал суставы, глаза его полыхали огнем, подобно фейерверку.
— Привет, Карл. Com' esta?[3]
— Диего, не мог бы ты подъехать прямо сейчас на ранчо Эрла Коннистона?
— Ночью?
— Да. Найми самолет.
— Понятно. Я-то надеялся сегодня хорошенько отоспаться, но, должно быть, что-то срочное?
— Такое же срочное, как мой звонок.
— Ладно. Предъявлю огромный счет.
— Только найди самолет. Будем ждать тебя через пару часов, я пошлю кого-нибудь зажечь огни на посадочной полосе.
— Хорошо. До встречи!
Оукли положил трубку и набрал трехзначный номер на внутреннем телефоне. Как только в сторожке ответили, распорядился осветить взлетное поле и встретить с джипом Орозко. Закончив разговор, повернулся к Коннистону.
Глаза Эрла напоминали два выжженных на ткани отверстия.
— А вдруг они наблюдают за ранчо? Увидят самолет и подумают, что это ФБР?
— Ты хочешь, чтобы я перезвонил Орозко и отменил встречу?
— Нет. Черт с ним! Мне нужно выпить. — Коннистон выбежал за дверь. Из холла донесся его голос: — Не отходи от телефона!
Оставшись один, Оукли задрожал. Затем в ярости от своей беспомощности в клочки изжевал сигару. Ему хотелось биться головой об стол, об стенку, крушить кулаками все, что ни подвернется под руки.
Коннистон вернулся с двумя высокими бокалами, полными виски со льдом. Один протянул Оукли, и тот взял его без слов. Громко хрустя, Коннистон разгрыз ледяной кубик, словно собака кость. Оукли наблюдал за ним с любопытством. Сделав пару глотков, Коннистон прошел к своему креслу, сел, поставил оба локтя на стол и сплел пальцы — ну прямо образец рационального спокойствия. Каким-то непостижимым образом за короткое путешествие к бару и обратно он сумел взять себя в руки и теперь выглядел, как обычно в моменты, когда ему приходилось принимать деловые решения, — вдумчиво взвешивающим все проблемы, непоколебимым, уверенным в себе. И это испугало Оукли больше, чем если бы ошеломленный отец впал сейчас в панику.
— Думают, они меня сломали, — медленно проговорил он. — Гребаные террористы полагают, что это им удастся. Нет, не смогут!
— Черт возьми, смогут.
— Нет! Не на того напали. Рассчитывают, что я не сумею их прижать?
— О чем это ты?
— Решили, что могут об меня вытереть ноги.
Оукли не на шутку встревожился:
— Сейчас надо побеспокоиться не об этом. Нам есть над чем подумать. Утром придется собрать фермеров и торговцев. Надо придумать какое-нибудь разумное объяснение, зачем нам понадобилось так много непрослеживаемых наличных. Лишь бы у них нашлось столько на руках...
— И заплатишь ублюдкам?
— Ради бога, Эрл, разве у нас есть выбор? Конечно, мы заплатим.
— Неправильно, — резко произнес Коннистон, глядя прямо на Оукли. — А что, если мы откажемся?
Теперь и Оукли уставился на него:
— Об этом даже нечего думать.
— Как знать? Давай обсудим.
— К черту, Эрл! Нам все равно придется заплатить. Ведь Терри...
— Не суди поспешно, Карл. Остановись и подумай. Ну что будет, если мы откажемся платить?
— Как ты вообще можешь об этом спрашивать?
— Чтобы услышать твой ответ.
— А сам-то ты как думаешь, что произойдет? Ради бога, все так же просто, как дважды два!
— Считаешь, они ее убьют?
— Конечно, убьют!
Коннистон покачал большой головой. Его опухшие глаза полыхали.
— Нет, если только не намеревались это сделать в любом случае. Понимаешь меня?
— И не пойму. Это какой-то бред, Эрл.
— Я вот о чем, — размеренно проговорил Коннистон. — Все зависит от того, убийцы ли эти ублюдки. Если убийцы, они убьют ее независимо от того, получат выкуп или нет, — она же видела их лица. А если не убийцы, их угроза — блеф.
— Может быть, — неохотно протянул Оукли. — Но как ты можешь так рисковать?
— Ты все же не ухватил мою мысль, — раздраженно пробормотал Коннистон. Но, взяв себя в руки, спокойно продолжил: — Наша цель — спасти Терри, правильно? А потому не стоит делать того, о чем они просят. Пусть выбирают между деньгами и свободой. Как по-твоему, что они предпочтут? Давай это проговорим. Завтра они мне позвонят. Я начну с того, что сообщу им о моем безграничном богатстве. Затем предложу: они отпускают Терри, она возвращается домой невредимой, а я все забываю. Они окажутся перед выбором — или ее убить, или дать ей сбежать. Так вот, пусть осознают, если предпочтут первое, я ни перед чем не остановлюсь, чтобы увидеть их мертвыми. Не важно, сколько долларов на это потребуется, но сделаю все, чтобы их найти, схватить и предать смерти, причем самым болезненным и медленным способом, какой только можно вообразить. Вот скажи, если бы тебе предложили два таких варианта, что бы ты выбрал?
Оукли в отчаянии посмотрел на него:
— Неужели ты действительно можешь рискнуть жизнью Терри?
Щеки Коннистона покраснели.
— Проклятье, Карл! Все-таки ты меня не понял. Этот риск намного меньше того, с которым столкнулась Терри. Постарайся это понять. Ведь нет никакой гарантии, что они сдержат слово после того, как получат выкуп. Мы не в состоянии обеспечить безопасность Терри независимо от того, заплатим или не заплатим. Поэтому лучше всего попробовать испугать это дерьмо. Страх — отличное оружие против террористов. Ничто другое так не сработает. Господи, Карл, неужели ты не видишь? Мне не жаль денег. Я хочу одного: чтобы Терри жила, и верю, что это самый мудрый путь ее спасти. Когда сталкиваешься с двумя опасностями, надо выбирать наименьшую.
— По-моему, ты сам не веришь в то, о чем говоришь.
— Должен верить.
— Ты что, маньяк?
— Тебе не удастся меня заткнуть, Карл. И не пытайся! Я заставлю тебя понять, что...
— Не заставишь, и немедленно прекрати! Ты рассуждаешь так, словно имеешь дело с конкурирующей корпорацией бизнесменов, с которыми можно вести разумный диалог. Слышал этот голос по телефону? Это же человек из другого мира! Разум бессилен против психопатов. Этот тип с детства был обделен способностью отличать хорошее от плохого. Мы имеем дело с жестоким чудовищем, не ведающим, что такое страх.