— Не надо меня уговаривать, — сказал я. — Тебе-то о чем беспокоиться? Я не прошу у тебя никаких пожертвований.
Я вышел из бара и доехал до дому на трамвае.
Когда я заглянул к Риме в комнату, она сидела на кровати, одетая в черную пижаму. Со своими серебристыми волосами и васильковыми глазами она выглядела весьма эффектно.
— Я голодная.
— Я высеку эти слова на твоем надгробном камне. Голодная, говоришь? А ночью кто дал тебе деньги на укол?
Она отвела глаза в сторону.
— Не было никаких уколов. Я умираю с голода. Пожалуйста, одолжи мне…
— Да заткнись ты! Если я смогу устроить тебя в больницу, ты будешь лечиться?
Она помрачнела.
— Мне лечиться уже бесполезно. Я знаю. Что без толку говорить о лечении?
— Есть человек, который действительно умеет лечить. Если я уговорю его взять тебя на лечение, ты пойдешь?
— А кто он?
— Доктор Клинзи. Он лечит всех кинозвезд. Может быть, мы договоримся насчет тебя.
— Держи карман шире! Было бы дешевле дать мне денег. Мне много не надо…
Я схватил ее за плечи и встряхнул. Когда я почувствовал у себя на лице ее дыхание, мне стало дурно.
— Так ты пойдешь к нему, если я смогу это устроить? — заорал я на нее.
Она вырвалась у меня из рук.
— Как хочешь.
Я чувствовал, что скоро сам свихнусь, но старался держать себя в руках.
— Хорошо, я с ним поговорю. Никуда не отлучайся. Я скажу Кэрри, чтобы она принесла тебе чашку кофе и что-нибудь поесть.
Я вышел от нее.
С лестничной площадки я окликнул Кэрри и попросил ее купить и принести Риме сэндвич и кофе. Затем я прошел к себе в комнату и надел свой лучший костюм. Это был не ахти какой костюм, местами уже залоснившийся, но после того, как я прилизал волосы и почистил туфли, можно было не опасаться, что меня примут за бродягу.
Я вернулся к Риме в комнату.
Она сидела в кровати и прихлебывала кофе. Увидев меня, она сморщила нос.
— Ого, какой красавец!
— Пусть тебя это не волнует. Давай-ка пой. Все, что угодно, только пой.
Она уставилась на меня.
— Что угодно?
— Да. Ну, давай!
Она запела «Дым щиплет твои глаза».
Мелодия лилась из ее рта без всяких усилий, как серебряная струя. Она растекалась у меня вверх по спине до корней волос. Она заполнила всю комнату чистейшим звуком колокольчика. Это было даже лучше, чем я мог ожидать.
Я стоял и слушал, а когда она спела рефрен, я остановил ее.
— Хорошо, хватит, — сказал я с тяжело бьющимся сердцем. — Сиди на месте. Я вернусь.
Я сбежал по лестнице, прыгая через три ступеньки.
Стационар доктора Клинзи располагался на полутора акрах декоративного парка, который был огражден высокой стеной, утыканной поверху железными шипами.
Я пошел по длинной подъездной аллее. Через три-четыре минуты быстрой ходьбы я увидел дом, похожий на киносъемочный макет дворца Козимо Медичи во Флоренции. К большой террасе вела лестница ступенек на пятьдесят. Окна верхнего этажа были зарешечены.
Все в этом доме и вокруг него было мрачным и очень, очень спокойным. Даже розы и бегонии казались какими-то унылыми. Вдалеке в тени вязов я увидел людей, сидевших в каталках. Вокруг них суетились три или четыре медсестры в белоснежных халатах.
Я поднялся по ступенькам и позвонил в парадную дверь.
Почти в тот же миг дверь отворил серый человек с серыми волосами, серыми глазами, в серой одежде и с серыми манерами.
Я назвал ему свое имя.
Он молча проводил меня по сверкающему паркетному полу в боковую комнату, где стройная блондинка в белом халате сидела за столом, заполняя какие-то бумаги.
— Мистер Гордон, — сказал серый человек.
Он подтолкнул меня сзади креслом под колени, так что мне ничего не оставалось, как сесть, а затем вышел, прикрыв за собой дверь с такой осторожностью, будто она была сделана из тонкого стекла.
Медсестра положила ручку и произнесла мягким голосом с грустной улыбкой в глазах:
— Да, мистер Гордон? Можем ли мы вам чем-нибудь помочь?
— Надеюсь, что можете, — сказал я. — Мне надо поговорить с доктором Клинзи насчет одного вероятного пациента.
— Это можно устроить. — Я заметил, как она задержала взгляд на моем костюме. — Кто этот пациент, мистер Гордон?