Размышляя над своими влечениями, Поэт пришёл к выводу, что когда лицо прикрыто, его как бы и нет, но зато беспрепятственно раскрывается панорама с глубоким и влажным ущельем или предстаёт портрет «губки бантиком» ануса. В процессе падения в ущелье или в момент, когда анус под давлением перестаёт быть молчаливой точкой и произносит букву «о», можно себе навообразить любое красивое лицо. Главное, чтобы хую было сладко, тогда и тебе всему сладко будет. Взор твой видит роскошествующую пизду, мягкий живот с точным центром пупка, лобок разнообразной густоты и цвета и хуй, утопленный в блаженстве, вылезающий как бы сделать вдох и снова ныряющий во влагалище ли, в прямую ли кишку, в коих бы ему попеременно жить да поживать и горя снаружи не видать.
Но на этот раз всё перевернулось не с ног на голову, а с головы на живот. Ли была красавицей. Лицом. Годов ей было двадцать три. Голубые глаза, густые каштановые волосы, налитые губы, всегда готовый лизать язык. Ли предупредила Поэта о своей необычной толщине перед первым раздеванием. На что он ответил: «Я люблю полных женщин, исходя из простого и очевидного принципа: чем больше у женщины плоти, тем больше самой женщины».
Однако, когда Ли сняла с себя одежду, её красивое лицо перестало притягивать Поэтин взгляд и не потому, что он увидел пизду, а потому, что он её не увидел. Вернее, он её увидел позже, но с трудом. А дело обстояло так: взору Поэта открылось тело, не похожее на человеческое, это были огромные куски бесформенного мяса, которые начинались сразу под грудью и спадали вниз. Сама грудь неузнаваемо терялась в грудах мяса, которые сразу под ней возникали в форме не связанных друг с другом кучек, холмиков и горок. Соски с трудом можно было рассмотреть в огромных складках, которые вовсе не выглядели грудями, но, разглядев, только по соскам становилось понятно, что это – молочные железы.
Посередине живота проходила вертикальная складка, разделяющая левый и правый массив мяса. Пупка не было. Лобок был скрыт провисающим мясом, которое прятало бёдра и доходило чуть ли не до ляжек, как мини-юбка. Поэту пришлось задрать эту «юбчонку» на живот, чтобы открылся лобок и в раздвинутых ногах замаячила знакомая суть, не тронутая творящимся выше уродством и лишь перекликающаяся с красотой лица.
Выстраивались две вехи красоты, между которыми торжествовало уродство. Теперь Поэт старался не отрывать глаз от лица Ли, пока распоряжался хуем так, чтобы он вошёл в исправно влажное отверстие под глыбами мяса. Когда проникновение состоялось и хуй почувствовал себя как дома, торс поэта кое-как укрыл собой мясные глыбы под ним, но они вылезали по сторонам, а красивое, вошедшее в блаженство лицо сияло перед поэтическими глазами. На краткие мгновенья всё стало прекрасным.
Когда любовники очнулись, Поэт решился спросить Ли, что такое с ней случилось, произошло или приключилось, что сделало её столь плотеобильной. Ответ её был медицински чёток: Ли родилась с кишками наружу, и ей была сделана операция по вкладыванию их вовнутрь живота. Возможно, эта операция нарушила процесс размножения клеток, и они стали плодиться беспорядочно, в основном на территории груди и живота. Ноги и руки тоже отозвались на это нарушение, и с них волнами свешивалось мясо. Создавалось впечатление, что мышцы отказались работать и плоть болтается как попало. Однако Ли весьма резво для своих размеров могла двигать всеми конечностями.
Поэт пытался унять своё потрясение и переводил глаза от живота к лицу, но взгляд снова возвращался на живот. «Неужели уродство влечёт нас не менее сильно, чем красота?» – спрашивал он себя.
Как бы там ни было, но красота и уродство в данном случае сосуществовали бок о бок, а точнее – лицо о торс.
Ли наблюдала за Поэтом спокойно – с ней уже случалось так, что, когда мужчины отчаянно на неё стремились, как только она обнажалась, у них отвисали челюсти, обвисали члены и ужаснувшиеся мужчины в отвращении стушёвывались, пренебрегнув зияющей пиздой, которой Ли стремилась их привлечь, задирая кверху свисающее над лобком мясо. Получалось нечто противоположное ожидаемому – вожделенная нагота женского тела не соблазняла, не влекла, а отталкивала.
Лишь один раз Ли удалось в полумраке обмануть мужчину и, не раздеваясь, задрать платье, но не слишком высоко, а лишь для того, чтобы открыть доступ ко влагалищу. Она умудрилась под платьем подтянуть наверх мясную «юбчонку», и мужчина впопыхах справил своё дело. Но когда он всё-таки разобрался, что к чему, он убежал так же резво, как и его предшественники.