Человек, который, развалившись, сидел на ступени, начал медленно подниматься, увидев, как Блэйн бежит ему навстречу.
Свет одного из окон верхнего этажа падал человеку на лицо, и Блэйн заметил, что оно выражает крайнее недоумение. Казалось, застывшие черты лица высечены на каменной маске.
— Извини, приятель, — Блэйн уперся раскрытой ладонью в эту маску и с силой толкнул ее.
Человек стал медленно отступать осторожными шажками, с каждым шагом наклоняясь назад все больше и больше. Прошло еще немного времени, и он упал на спину.
Но Блэйн не стал ждать. Он продолжал бежать, перескакивая через ступени. В стороне от темных рядов автомобилей, припаркованных на стоянке, тихо урчала мотором машина с включенными подфарниками.
Это ждет Гарриет, понял Блэйн. Но она повернула машину не в ту сторону — не вниз по дороге, к выходу из каньона, а в самую глубь его. И он знал, что это ошибка, потому что вверх дорога сужается, и через милю-две проехать уже невозможно.
Блэйн перескочил через последнюю ступеньку и, осторожно пробираясь между автомобилей, вышел на дорогу.
Гарриет сидела в машине. Блэйн обошел вокруг, открыл дверцу с другой стороны и скользнул на сиденье.
На него вдруг обрушилась страшная, до ломоты в костях усталость, как после бега. Казалось, он пробежал слишком длинную дистанцию. Откинувшись на спинку сиденья, он посмотрел на лежащие на коленях ладони и увидел, что руки дрожат.
— Как ты быстро, — обернулась к нему Гарриет.
— Представилась возможность, — ответил Блэйн. — И я не стал ждать.
Она включила скорость, и машина двинулась вверх по дороге. Эхо подхватило гул реактивного двигателя, разнося его по всему ущелью.
— Надеюсь, — заметил Блэйн, — ты знаешь, куда едешь. Дорога скоро кончится.
— Не бойся, Шеп, я знаю.
У него не было сил спорить. Он чувствовал полное изнеможение.
«И я имею на это право, — сказал он себе, — потому что двигался в десять (или в сто?) раз быстрее, чем обычно. Человеческий организм просто не рассчитан на такие перегрузки. Я расходовал энергию со страшной скоростью: сердце колотилось как сумасшедшее, легкие готовы были разорваться от напряжения, мышцы сокращались в невероятном темпе».
Он сидел и молчал, размышляя и удивляясь, как могло это произойти. Но удивление было формальным, он удивлялся, потому что должен был удивляться; на самом же деле он знал объяснение происшедшему.
Розовый больше не давал о себе знать. Он поискал его и нашел в том же убежище.
— Спасибо, — поблагодарил он.
Это было несколько забавно — благодарить существо, ставшее частью его самого, ведь оно пряталось у него в голове, в его мозгу. И все-таки оно не стало частью его самого, пока еще нет. Хотя уже и не было просто беглецом, укрывшимся в чужом разуме.
Машина неслась вверх по каньону. Свежий, прохладный ветер, казалось, был напоен брызгами прозрачного горного ручья, и от стен ущелья доносился тонкий и нежный аромат сосен.
— Что-нибудь случилось? — спросила Гарриет.
— Я встретил Фредди.
— Ты имеешь в виду Фредди Бейтса?
— Существует один-единственный Фредди.
— Безобидный дурачок.
— Когда мы встретились, у твоего безобидного дурачка глаза налились кровью, и он вынул револьвер.
— Неужели он…
— Гарриет, — сказал Блэйн, — становится слишком жарко. Лучше высади меня.
— И не надейся, — ответила Гарриет. — Я еще никогда не участвовала в столь забавной игре.
— Мы вряд ли куда-нибудь приедем. Дорога скоро кончается.
— Шеп, может, глядя на меня, в это трудно поверить, но голова у меня работает неплохо. Я много читаю, и больше всего мне нравятся книги по истории. Проклятой истории войн. Особенно я люблю изучать карты боевых действий.
— Ну и что из этого?
— А то, что я сделала одно наблюдение. Я пришла к выводу, что всегда, во всех случаях, необходимо заранее подготовить путь к отступлению.
— Только не по этой дороге.
— По этой, — сказала Гарриет.
Блэйн повернул голову и вгляделся в ее профиль. Нет, она не похожа на хладнокровную, практичную журналистку, хотя такая она на самом деле. И пишет не сентиментальные статейки, не заметки в колонку светских сплетен, а вместе с дюжиной других репортеров, составляющих элиту своей профессии, дает гигантскую панораму «Фишхука» для одной из крупнейших газет Северной Америки.
И несмотря на это, шикарна, словно сошла с обложки модного журнала. Шикарна, но без вычурности, и полна спокойной уверенности в себе, которая в любой другой женщине выглядела бы высокомерием.
Он был уверен, что все, что только можно знать о «Фишхуке», она знает. Ее статьи отличались странной объективностью, можно сказать, даже беспристрастностью, однако и этот необычный для журналиста суховатый стиль она ухитрялась смягчить, добавить в него человеческой теплоты.