— Спроси что попроще.
Зак невесело смеется.
— Что ты имеешь в виду?
— Не похоже, чтобы мы работали на конвейере, так? Мы нихрена не производим. Это не еб*ный «Бильхен».
— Тогда… что?
— Они определяют, что нужно сделать, и соответственно направляют нас.
— Но что? Что за работа?
Почему Льюис уклоняется от ответа?
— Любая. Любая, при которой требуется труд, покуда…
— Да?
— Покуда нас не видят.
— Кто?
— Клиенты. Красивые люди в сотах. Мы как… полночные эльфы. Ну, знаешь, маленькие проказники, которые прокрадываются внутрь и выполняют всю работу. Как невидимая рабочая сила, понимаешь? Призрак в машине. Никто не хочет видеть эльфов. Это убивает магию.
Они продолжают идти.
— Так, приведи пару примеров, чтобы я знал, чего ожидать.
Льюис вздыхает. Зак видит, как тот размышляет: «Я слишком стар для этого дерьма».
— Ладно, так… два дня назад мы рубили дрова для мусоросжигательного завода. Позавчера создавали семенные яйца. А до этого: резали ебаный лук. До этого: сажали саженцы. Березы, наверное. Серебряной березы.
— Что за семенные яйца?
Льюис поднимает руку, чтобы остановить поток вопросов.
— Ты пока не готов к этому дерьму. Ты пробудешь здесь долго. Тебе нужно научиться ебаному терпению.
— Прости, — говорит Зак.
— Я не сумасшедший. Я говорю тебе, как есть.
Они спешат в искусственную оранжерею. Тут нет окон, потому что это место находится глубоко под землей, но потолок покрыт тысячами тусклых лампочек, а растения — тысячи и тысячи растений — тянутся вверх к своим фальшивым солнцам, как ученики, которые еще не знают, что их обманули.
Они выстраиваются в линию рядом с рядами аэропоной растительности. Сколько их здесь? Зак быстро подсчитывает в уме. Две сотни? В каждом ряду, похоже, разные растения. В их ряду фиолетовые цветы.
— Тише и дальше, — говорит Льюис, постукивая по своим полоскам. — Тише дальше уедешь.
Зак смотрит на лацкан Льюиса.
— Эй. Ты получил еще одну полоску,
Глаза Льюиса блестят.
— Теперь близко, — говорит он, — очень близко. Думаю, ты имеешь к этому какое-то отношение.
— Сомневаюсь, — отвечает Зак.
— Ты заполнил бланк отзыва, так?
— Ну, там был такой бланк. Там спрашивали, как бы я оценил свой первоначальный опыт.
— Верно, — замечает Льюис. — Думаю, это и склонило чашу весов. То есть, я знал, что я был близко.
— И чем ты первым делом займешься? — спрашивает Зак. — Ну, когда окажешься там наверху?
— Пойду, поплаваю. Ты видел тот бассейн?
— Нет, — отвечает Зак. — Я думал, бассейны под запретом.
— Не в государственных учреждениях. Не когда они служат такому большому количеству людей.
— Ты видел его?
— О, да. О, парень, что за бассейн. Такой же голубой, как и ебаный Атлантический океан. Я не плавал с две тысячи девятого года.
— Звучит неплохо.
— А потом, потом… Я поем. По-настоящему поем. И выпью «СиннаКолу» со льдом. Настоящим льдом. Не фальшивым.
— Не думаю, что ее еще делают. «СиннаКолу».
— Эх, — Льюис выглядит разочарованным.
— Внимание, резиденты, — произносит знакомый голос в передней части оранжереи.
Средний крупный план жабьего лица Бернард сияет в шестиугольной голограмме над ними.
— Сегодня мы будем опрыскивать растения. Важно, чтобы вы сделали это хорошо, дабы избавиться от всех насекомых…
Насекомых? Здесь внизу?
— …но не слишком сильно, чтобы не повредить листья или корни.
Бернард кивает придуркам, которые держат голокамеру, и они опускают камеру на ее руки, где она демонстрирует правильный процесс. Зак не может не морщиться, когда крупным планом показывают ее руки и широкие плоские ногти. Прошлой ночью она снова была в его камере. Он слышал, как дверь отъехала в сторону. Что-что внутри него сжалось и никогда уже не будет прежним. А теперь она осталась здесь.
— Что это за растения, кстати? — шепотом спрашивает он у Льюиса.
— Сраная люцерна, — отвечает Льюис. — Ты не видишь?
Глава 41
Полые пуговицы
12 лет спустя. «Вайт Меззанин», 2036
Сильвер просыпается в той же белой комнате, в той же рубашке мятного цвета. Сначала она растеряна, а затем разочарована. Она стягивает с себя простыню и изучает свои запястья. Никаких ран, никаких шрамов, будто ее суицида вообще не было.
— Бл*ть, — ругается она.
Разочарование растет в ней все сильнее, выходит из-под контроля — степной огонь — и быстро сменяется горячей белой яростью. Она снова срывает ее на мебели: боковом столике, стуле, тарелке с питательным желе на завтрак. Сильвер пытается разбить небольшой квадрат усиленного гибкого стекла, который должен стать ее порталом во внешний мир, но ей удается лишь поранить руку. Она перестает кричать, начав плакать, не потому что больше не зла, но потому, что не может кричать, плакать и дышать одновременно, не заработав гипервентиляцию легких. Сильвер плачет, пока ее глаза не распухают, а голову не начинает разрывать ужасная пульсирующая боль. Она ложится на пол и с облегчением прижимается щекой и виском к его прохладной поверхности.