— Зак здесь уже двенадцать лет.
— В самом деле? — спрашивает Зак. Ощущается странным клеить цифру ко времени, которое он провел здесь.
— Я здесь уже шестнадцать лет. Я начал вести календарь сразу по приезду. Единственное, что имеет значение — эти детки, — он постукивает по своему лацкану.
Дэвид бросает взгляд на рубашку Спада и сдерживает слезы. Через шестнадцать лет, у Спада всего восемь полосок из двенадцати.
— Выше нос, молокосос, — говорит Зак, сминая салфетку и бросая ее в урну. — С тобой все будет в порядке.
Глава 63
Внутренности ящика Пандоры
«СкайРест», Йоханнесбург, 2036
Заку снова снится сон. Похожая вариация каждую ночь, словно его сознание пытается подтолкнуть его к какому-то пониманию — персонажи из прошлой жизни пытаются достучаться до него. Мужчина с татуировкой дракона говорит ему что-то, но его голос так сильно искажен, что Зак не может различить слов. Иногда сон принимает зловещий оборот, и он оказывается лежащим в лесу под грудой мертвых листьев. А бывает и хуже: его хоронят живьем. Настоящие кошмары — это когда он покрыт жуками, которые кусают его спину и ноги, заставляют кровь течь темными потоками.
Во сне сегодняшней ночи нет зла. Сегодня ночью ему снится байкерша, которая в замедленном движении целует его в щеку и шепчет что-то ему на ухо. Она буквально излучает жизнь. Он хочет удержать ее, хочет забраться в нее, сделать что угодно, чтобы почувствовать ее жизнь на своей одинокой коже.
Затем случается чудо. Она вырывается из его сна и оказывается в комнате с ним. Он ощущает прикосновение ее рук к своему лицу. Как это произошло? Он желал этого момента… действительно ли уже двенадцать лет?
Но что-то ощущается неправильным. Поначалу он это игнорирует, так отчаянно желая, чтобы сон оказался правдой, но кожа кажется неправильной. И запах. Не мускатный орех, каким он должен быть, а йогурт.
Зак вздрагивает, распахивает глаза и узнает того, кто перед ним еще до того, как его глаза привыкнут к темноте. Конечно же, это Бернард. Но она никогда прежде не будила его так, прикосновением своих жабьих рук к его щеке. Ее слишком бледное лицо напоминает зловещую луну. Он слышит вздох и понимает, что он исходит от него. Зак вжимается в подушку, подальше от нее.
— Чего ты хочешь? — спрашивает он. — Какого, бл*ть, траха ты хочешь?
Он ненавидит ее. Ненавидит каждую часть ее, даже то, как она дышит. Мужчина хочет, чтобы она перестала дышать. И женщина ему не отвечает.
Зак не может так больше, не может больше вынести и ночи. Так или иначе, все это закончится сегодня.
— Почему ты это делаешь? — спрашивает Зак.
Он удивлен, когда, наконец, слышит ее голос.
— Что?
— Зачем ты наблюдаешь за мной спящим?
— Разве не очевидно? — спрашивает Бернард.
Двенадцать лет. Двенадцать лет! Почему-то из-за этого Заку хочется разнести это место к чертям, вместе с Бернард в нем. Внезапно его чаша терпения переполнилась. Что-то внутри него свернулось, готовясь к атаке.
Одна полоска. Всего еще одна полоска до возвышения. НЕ ТВОРИ ГЛУПОСТЕЙ.
— Не очевидно, — отвечает Зак.
— Тогда я выполнила свою работу.
— Она закончилась? — спрашивает Зак. — Твоя работа? Ты уезжаешь?
— Это ты уезжаешь. Пора.
Теплый бриз надежды.
— Ты имеешь в виду… меня возвысят?
Сердце в его груди подпрыгивает от радости.
— Поэтому ты разбудила меня? Мы уходим сейчас?
— Ты должен получить свою последнюю полоску завтра вечером.
Зака атакуют противоречивые эмоции. Он закрывает лицо руками.
Двенадцать лет.
Он должен ощущать чистую радость, ведь так? Вместо этого, его желудок превратился в цементную смесь из тоски, ужаса и чего-то еще, что он не может идентифицировать.
— Это хорошие новости. Очень хорошие новости.
Его голос лишен эмоций.
Бернард морщит лицо. Ее презрение практически осязаемо; комната будто наполнилась ее презрением.
— Хорошие новости? — шипит она. — Ты ничего не понял?
— Ты расстроена, что я уйду, — говорит Зак. — Тебе больше некого будет изводить.
Она фыркает с неверием.
— Изводить?
— А как бы ты это назвала? Ты так замучила меня, что я даже больше не знаю, кем являюсь.
— Что ж, я напомню тебе, кто ты. Ты Закери Гердлер. И тебе лучше начать им быть, пока не стало слишком поздно.
Зак ошарашен. Она никогда прежде не называла его по имени.
— И что это… что это значит?
— Это значит, что тебе пора, бл*ть, просыпаться.
Еще он никогда прежде не слышал, чтобы она ругалась. Никогда не видел ее такой взбешенной.