Мы вышли из гусеницы, и она снова засучила своими бесчисленными ножками, заторопилась дальше. Последний раз мелькнули в окнах все такие же равнодушные лица, последний раз изогнулось за бугром длинное тело поезда, казавшееся живым, и мы остались одни на лугу в окружении своих зондов. Солнце перевалило за полдень, слабый ветер приятно холодил лицо, было тихо и спокойно на этой странной планете, которой мы были нисколечко не нужны.
- Что говорят на этот счет твои инструкции? - ехидно спросила Пандия.
- Они говорят, что так, как ты, нельзя себя вести при контакте.
- А как ты, можно?
- Что я такого сделал?
- Так вести себя с незнакомой женщиной! Она же инопланетянка.
- Вот именно. А я разведчик. Ты не забыла?
- Я ничего не забываю.
- Мне полагается вести себя так, как я нахожу нужным.
- Ну-ну, - ехидно сказала Пандия. - Ты большой мастер своего дела.
Я разозлился. Это было наконец смешно, вести такие разговоры в такой момент.
- Неужели нам нечего больше обсудить?
- Еще наобсуждаемся. Ты же видишь, какие они. Тут хоть оставайся. А позлить тебя так интересно!
- Ты сама злишься.
- Я? Больно надо!
- Тебе не кажется, что мы ведем себя здесь как-то странно?
- По-моему, ты всегда такой...
- Встретились с иной цивилизацией, а думаем о каких-то пустяках. Увязались в эту дурацкую экскурсию, ведем праздные разговоры вместо того, чтобы заниматься исследованиями... Бывало, обыкновенная букашка с другой планеты вызывала бурю...
- Они мне сразу не понравились, - сказала Пандия.
- Кто?
- Эти отупевшие от учебы <дети>, эта гражданка из поезда-гусеницы. Послушай! - схватила она меня за рукав. - Может, дети - вовсе не дети, а космонавты вроде нас? Те, которых уговорили тут остаться?..
- Ну у тебя и фантазия! - сказал я, внутренне поеживаясь от такого предположения. - Тебе бы фантастические романы писать.
- А что?! Это же очень-очень развитая цивилизация. Бездна знаний. Пока их переваришь...
- В этом что-то есть, - признал я.
- Наконец-то заметил!..
- Погоди ты... - Я задумался. - Ты сказала: <пока переваришь>?
- Да, а что? Ведь если у них бездна знаний, то и переваривать эти знания нужна бездна времени.
- Ну?
- А жизнь ограничена. Биологические рамки не раздвинешь...
Меня поразила эта мысль, и я, воодушевленный неожиданной идеей, собрался добавить что-то свое. Но вдруг увидел, как глаза Пандии округлились в ужасе. Оглянулся и чуть не шарахнулся в сторону: возле меня, буквально в метре, извивалась, шевелилась, хватала воздух голая по локоть человеческая рука. Ничего вокруг, только эта рука, беззвучно ищущая что-то в пространстве. Самое ужасное было в том, что рука была мне знакома белая, мягкая, какая-то по-особому пластичная.
Я глянул на Пандию: руки у нее были на месте. Да и понял, что эти изнеженные пальцы никак не могли принадлежать Пандии, чьи руки всегда лезли не в свое дело и потому были исцарапаны и исколоты.
А рука все трепыхалась в воздухе. Наконец, она ухватила что-то, медленно согнулась в локте, и мы увидели выходящую прямо из пустоты нашу знакомую аборигенку.
- У меня что-то заедает в системе подпространственного перехода, произнесла она на чистом русском языке. Точнее, произнесла не она, поскольку губы ее даже не шевельнулись. Голос, мягкий, певучий, исходил из маленькой коробочки, прикрепленной у нее под горлом. - Так что вам нужно? Говорите скорей.
- А чего говорить, если вы сами все знаете.
У меня это вырвалось непроизвольно, и я тут же пожалел о сказанном, испугавшись, что она попросту обидится и исчезнет. Но, видно, даже обижаться не было в привычке у этих пандорцев.
- Конечно, знаем, - сказала она все тем же безразличным тоном. - Вы все, не только земляне, но и все другие тешите себя нелепой надеждой, что можно у кого-то что-то подсмотреть, перенять. Так ведь?
- А что в этом плохого?! - вскинулась Пандия.
Аборигенка даже не повела глазом в ее сторону, сказала, по-прежнему обращаясь ко мне:
- Плохо то, что вы себя обманываете. Перенять чужое - значит воспользоваться чужим, на это могут рассчитывать только нравственно несовершенные существа.
- Ну, знаете! - опять не выдержала Пандия.
- Чужие знания могут быть поняты лишь в том случае, когда свои близки к ним. Но тогда чужое и не нужно. Не в использовании чужого, а в развитии, совершенствовании своего - путь всякого прогресса.
Я видел, как Пандия нервно передернула плечами: вместо обоюдоинтересного контакта приходится выслушивать назидательно-приторную нотацию, на которые горазды и свои, земные, лектора. Это называется напросились.
- Но мы хотели не только узнать о вас, но и сообщить вам о себе.
- Зачем?
- Как это зачем? Как зачем?!.
Теперь я не глядел на Пандию. Если уж мне невмоготу выслушивать такое, представляю, каково ей.
- У нас существует запрет на собственные знания, зачем же нам ваши?
- Как это запрет на знания?
- Я так и знала: вам неизвестен биологический предел познания. Хотя трудно поверить, что ваши ученые не додумались до сравнительного анализа созревания биологических систем...
Что-то знакомое было в ее словах. Будто бы только что я думал об этом самом. Думал, да почему-то недодумал.
Мы так и стояли посреди поля, и было в этой беседе что-то непонятное, противоестественное. Солнце, желтое, как лимон, клонилось к горизонту, и тень от стоявшего неподалеку нашего разведочного катера тянулась к нам по ярко-зеленой траве, словно подкрадывалась.
Не так, совсем не так представлялся мне первый контакт с представителями иной цивилизации. Сесть бы друг против друга в салоне нашего катера, который, право же, был совсем не плох для такого случая, да угостить инопланетянку как следует, да поговорить по душам, никуда не торопясь. А то получалось, что разговариваем, как прохожие, - здравствуй и до свидания.
- Пожалуйста, будьте добры, пойдемте к нам, - залопотал я, подобострастно жестикулируя, чуть не кланяясь.
Женщина удивленно посмотрела на меня и, как мне показалось, только из жалости направилась к катеру. Пандия шла следом и молчала, и я рад был, что молчала, потому что в эту минуту больше всего боялся ее ехидного язычка.
Войдя в салон, женщина мельком огляделась и никак, ни словом, ни взглядом не выразив своего отношения к увиденному, повернулась ко мне.
- Давайте знакомиться! - торжественно произнес я. - Меня зовут Андреем, ее - Пандией. Мы представители миролюбивой и дружественной планеты Земля...
- Это я знаю, - резко прервала меня женщина. И вдруг добавила: - Меня зовут Ная.
- Многоуважаемая Ная! Прежде чем мы начнем беседовать, пожалуйста, познакомьтесь с нашей земной цивилизацией, с нашей историей, культурой... Мы вас очень просим, - добавил я совсем уж слащавым тоном.
Не знаю, что на нее подействовало, - убедительность слов или мольба, явственно прозвучавшая в моем голосе, - только она, ни слова не говоря, ни о чем не спрашивая, шагнула к креслу, тому самому, в котором обычно мы брали сеансы самообучения, и села в него. Так-таки подошла и села, словно заранее знала, куда и как садиться, словно это было ей не впервой. Я предложил ей надеть наушники, но она сказала, что и так все услышит. Я попросил ее быть внимательной, поскольку изображения на экране меняются довольно быстро, но она удивленно посмотрела на меня. То есть она только подняла свои ставшие круглыми, как у кошки, глазищи, и я решил, что она именно удивлена. Или это была такая телепатия, внушение взглядом?
Объяснять больше было нечего, и я включил информационную систему. Для начала решил показать нашу историю, все, что было хорошего и плохого за много тысячелетий существования рода человеческого.
- Быстрее, - сказала она.
Я увеличил скорость подачи информации, решив, что самые ранние периоды истории ее не заинтересовали.
- Быстрее.
Снова прибавил скорость и счел нужным предупредить:
- Дальше будет интереснее...
- Быстрее, - перебила она меня.