– Сальве, магистра! – я вошла в класс и как можно интеллектуальней улыбнулась учительнице.
– Сальве!
– Я – мама мальчика Вали…
– Да я уж поняла… Ну что, с оценками у него – не очень, с двумя последними диктантами он не справился, просто-напросто не выучил. Я же знаю, как Валя может, когда захочет. Но сделать, боюсь, уже ничего нельзя – все четвертные ведомости уже поданы завучу…
– Да я с вами согласна, что-то он спустил рукава… я даже удивляюсь, почему? Ведь ему так нравится латынь!
– …?!!!
– Конечно! Я ведь тоже изучала ее, в университете, так Валя с детства знал некоторые выражения и все говорил, мол, скорей бы пойти в школу и выучить латынь как следует! Просто, наверное, пришел этот самый пресловутый переходный возраст, вот мальчишки и учатся нестабильно… Но ведь какой важный предмет! Я рада, что в нашей школе его преподают. А знаете, однажды знание латыни мне помогло предотвратить международный скандал…
– Что Вы говорите! Расскажите! – Сальве Канистра оживилась и приготовилась слушать нечто, отличное от изложения учебных дел. Очевидно, я заинтриговала милую женщину и тем разогнала хмарь, сгустившуюся в ее светлой душе от необходимости говорить мамам и папам учеников неприятные вещи про их славных детишек.
И я не заставила себя уговаривать.
…В прошлом году мы ездили отдыхать на Кипр вместе с моей приятельницей и ее двумя детьми. Одновременно с нами в отеле проходила курс постклинической реабилитации группа пожилых итальянцев. Все они, а в основном старушки с кокетливыми газовыми платочками на шеях, с искренним восторгом и умилением наблюдали за нашими детьми, чисто по-итальянски обсуждали что-то: махали руками и сияли глазами в сторону малышей, и вообще, выражали неподдельную радость от самого факта их существования.
…А существование крошек было не так безоблачно, как могло показаться. Четырехлетняя дочка приятельницы в то время испытывала на себе твердую воспитующую десницу матери. Ничто не ускользало от строгого взгляда и от дальнейшего «разбора полетов»: оброненная ли за обедом ложка, слишком ли громкий смех, неурочный и немотивированный каприз – все замечалось, порицалось и пресекалось. Приятельница, дама эмоциональная и реактивная, но с твердыми принципами, взяла неуклонный курс на изготовление из собственных детей достойных членов общества…
…Однажды в ресторане отеля за завтраком, воспользовавшись тем, что мать отошла за очередной порцией чего-нибудь, девочка, раздираемая темпераментом и жаждой познания мира, злостно раскрошила в ладошке яичный желток, затем посыпала его крошками стол и пол, невзирая на предыдущие воззвания матери. А потому, когда мать вернулась к столу, ничто не смогло сдержать бурю гнева и оградить растущий организм от унизительного выдергивания из-за стола и смачного шлепка дланью карающей. Вся эта картина происходила на глазах чадолюбивых итальянок, которые всемером завтракали за соседним столом. Бабуськи заволновались, заговорили все вместе, их лица омрачились. При этом никто из них не посчитал нужным скрывать тот факт, что обсуждается свирепая выходка матери и глубина несчастья маленького ангелочка, а также явная несоразмерность преступления и наказания (не могу поручиться, но сдается мне, Достоевский вполне мог быть упомянут в потоке итальянских фраз). Добрые старушки галдели-галдели и, в конце концов, сошлись в одном мнении:
– Dura! – сказала одна и поджала губы в знак окончательности вердикта.
– Dura! – горячо согласилась другая.
– Dura-dura! Molto dura! – подытожил целый хор сердитых голосов.
Моя приятельница все слышала и все поняла.
– Так! И кого эти итальянские кошёлки назвали дурой?!! – подчеркнуто тихо и страшно спросила она, в упор глядя на меня потемневшими очами. – Это я дура? Я сейчас покажу им, кто здесь дура! – и она начала медленно вставать из-за стола, еле сдерживая бешенство и набирая в легкие воздуха для «нашего ответа Чемберлену»…
Но тут я очнулась и схватила ее за руку:
– Нет-нет, они говорят, что ты суровая мать.
– Да? С чего ты взяла?
– Да у нас была латынь на первом курсе, и мы учили всякие выражения по профессии. И одно было такое: «duro lex sed lex», что переводится «суров закон, но это закон». А ведь итальянский язык – это вульгарная латынь, он вырос из нее, так что значения слов остались теми же! Они сказали, что ты cуровая, а не дура!
– Аа-а-а… Ну, тогда ладно. Да, я суровая мать! – добавила приятельница гордо, и международный скандал угас, так и не разгоревшись…