Генри Лайон Олди
ЧТО НАША ЖИЗНЬ? – ИГРА...
I. КОГДА ОН – ФАУСТ, КОГДА – ФАНТАСТ?
Ты выходишь на сцену, занавес открывается, и за миг до начала спектакля ты бросаешь взгляд в темный зрительный зал, где копится ожидание.
Вот она, Бездна Голодных глаз.
Одна из проблем интернет-общения: глаз не видно... Отсюда многое проистекает: от немотивированного хамства в спорах до отсутствия в текстах запятых и заглавных букв. Хотя знаки препинания – прямой аналог интонаций и речевых пауз, и безграмотный текст соответствует поспешной, невнятной речи. Все-таки, разговаривая, надо видеть лицо, а не экран, где если что-то и отражается, так лишь твоя собственная физиономия.
Театр, помимо Актера, Режиссера, Художника, обязательно подразумевает еще и Зрителя – сидящего своей попой на продавленном диване или в кресле. Зритель (как и Читатель) не должен лезть на сцену – иначе вместо Театра получится толкотня, пинание локтями и неразбериха. Зритель соучаствует своим присутствием. И экстаз актера в миг кульминации невозможен без катарсиса зрителя, раскрывшего рот в беззвучном вопле.
Таковы две стороны одной медали, и вовсе ни к чему медали становится односторонней.
Один и тот же музыкант, с неизменными отпечатками пальцев, играет этими пальцами на рояле Баха, Брубека и «Мурку». Один и тот же художник с неизменной структурой сетчатки глаза пишет батальную картину маслом, пейзаж акварелью – и рисует карандашный набросок в альбоме случайной подружки. Один и тот же алкаш со стабильным бюджетом (отсутствием оного?) вчера предпочитал денатурат, сегодня – одеколон «Цветочный», а завтра – "Графскую палёную".
При этом разнообразии выбора определить автора, реального автора по «отпечаткам» его личности – не столь уж тяжело. Вон, "Мастер и Маргарита", "Роковые яйца" и «Бег» – вещи уж куда как разные, а все он, родимый, Михаил Афанасьевич... Но внутренняя стабильность (при внешней разности) есть отпечатки мироощущения, собственно личности автора, изменить которую в силах лишь время да он сам, и то не всегда кардинально.
Садясь за новую книгу, остаемся собой. Хорошо это или плохо, но избавиться от «самости» нет ни желания, ни возможности.
Да и не ставится такая удивительная задача.
Итак, начинаем новый спектакль, а режиссер с труппой остались прежними. Но тогда обязательно: вчера это была трагикомедия, а сегодня фарс или драма, вчера – пять актов на шесть часов действия, а сегодня – одноактовка минут на сорок. Вчера были монументальные декорации и поворотный круг на полсцены, а сегодня – микро-площадка и два стула посередине. Это и есть изменение внешнего при постоянстве внутреннего. Это отражение луны сегодня в море, завтра в речке, а послезавтра – в грязной луже. Луна не меняется, но и назвать отражения идентичными язык не повернется.
Повтори вчерашний спектакль сегодня с микро-вариациями или даже без них – и коммерческий успех обеспечен. Народ поскрипит, но билетик купит... Меняться рискованно. Да, читатель-зритель-потребитель частенько брюзжит: вот это да! – а вон то не «да»... И почему бы им не сотворить родного брательника вон тому шедевру?! – нет, берутся за всякое...
А куда денешься?
Иначе есть риск утонуть в себе-вчерашних и никогда не добраться до себя-завтрашних.
Стремление каждый спектакль решать в новых декорациях – подсознательное, иногда переходящее в осознанное. Леность души состоит в нежелании шевелиться. Единожды найденные антураж, сюжетный ход, манера, стиль... Легко и приятно начать бродить по кругу, радуя глаз узнаваемыми пейзажами и персонажами. Настолько легко, что и сам не заметишь, как превратишься в осла на привязи.
Но даже ослы иногда ревут, желая продолжить себя.
"Зачатие" книги – всегда разное. Иногда – яркий фрагмент без начала и конца. Иногда – мысль, идея. Иногда – концепция. Иногда – герой. Но, когда начинается работа над книгой, когда зародыш начинает развиваться – осознанная мысль, которую хочешь высказать, и одежды, в которые эта мысль облачится, формируются практически одновременно. Как форма и содержание. Тело и душа. Динамика внешняя и внутренняя. Неразрывно – иначе смерть или уродство. Иногда заранее понимаешь: в других декорациях читателю будет проще воспринять смысл...
Но тут уж ничего не поделать. Раздели – умрет.
В начале новой книги весь ее видеоряд, исторические и смысловые аспекты, способ реализации души, система «словостроительства» возникают сами, намертво приваренные именно к этой книге, и ни к какой другой. Но более глубокая установка, выталкивающая все это к жизни, кричит гласом громким: "Да пребудет взгляд твой вовеки свежим!"
Время ломать стереотипы.
Время не ждет.
Да, становимся старше, ибо таков закон существования. В лучшем смысле, в худшем смысле, во всяких смыслах. Каждый новый текст становится все более въедливым и придирчивым по отношению к своим непутевым создателям. Требует, дабы его переписывали и редактировали не три раза, а пять. Не позволяет пройти мимо каких-то нюансов, выведенных не так ясно, как ему (тексту) хотелось бы. Заставляет делать многие вещи, иногда в явный ущерб «забойности» внешнего действия. Делает все более интересным сюжет скрытый, «внутренний»: изменения характеров, событийный ряд, вторые планы... Не отпускает вечером, ночью, утром. Раздражает до скрежета зубовного, пока не делается ясным и единственно возможным.
Это не всегда к лучшему. Ибо что есть лучшее? Становишься старше? – меньше зубов, скрипят суставы, пошаливает сердце. Но и прибавляется нечто, плохо выразимое на обыденном уровне. Не лучшее и не худшее – другое. Одни бранят: исписались! Другие радуются: стали тоньше! Третьи вовсе молчат.
Нынче писателю не рекомендуют меняться: опасно. Куда полезнее для здоровья и бюджета строить Вавилонский Столп фанфиков, сиквелов и приквелов...
Догмат рынка!
Когда догмат превращается в камень, загораживающий течение, приходит весенний паводок ереси и смывает запруду. Пожалуй, все мировые религии созданы гениальными еретиками. Будда провозглашал исключительную ересь с точки зрения храмовых брахманов и ашрамных аскетов; Христос был отъявленным еретиком для израильских первосвященников; Муххамад для местных христиан, иудаистов и арабов-идолопоклонников нес ересь, только ересь и ничего, кроме ереси.
Потом ересь канонизируется учениками, побеждает, как единственно верное учение, оформляется сводом правил и инструкций по употреблению, костенеет, мумифицируется и превращается в надгробный памятник самой себе. Истина в последней инстанции спит в хрустальном гробу, пока не является новый ересиарх с поцелуем...
У Гессе, в "Игре в бисер", старый отшельник-исповедник говорит собрату следующее:
– Миряне – это дети, сын мой. А святые – те не приходят исповедоваться к нам. Мы же, ты, я и подобные нам схимники, искатели и отшельники – мы не дети, и не невинны, и нас никакими взбучками не исправишь. Настоящие грешники – это мы, мы, знающие и думающие, мы, вкусившие от древа познания, и нам не пристало обращаться друг с другом, как с детьми, которых посекут-посекут да и отпустят побегать. Мы ведь после исповеди и покаяния не можем убежать назад в детский мир, где справляют праздники, обделывают дела, а при случае и убивают друг друга. Грех для нас – не короткий, дурной сон, от которого можно отделаться исповедью и жертвой; мы пребываем в нем, мы никогда не бываем невинны, мы постоянно пребываем в грехе и огне нашей совести, и знаем, что нам никогда не искупить нашей великой вины, разве что после нашей кончины бог помилует нас и простит...
Умри, лучше не ответишь.
Внутри «массовки», превращающей Абсолют в бородатого председателя вселенского собеса, сурово зрящего за нами-шалунами – там, под шелухой и коркой, кроется зерно Постижения, одинаковое для всех, ибо целью ставит наведение моста через пропасть между Богом и Человеком. Зря, что ли, один великий каббалист сказал: "Во взаимоотношениях Б-га и человека первое слово за человеком..." И тогда, при возникновении этого моста, экстатические строки вдохновенного Джаладдина Руми, притчи-парадоксы ироничного Чжуан-цзы, послания неутомимого св. Павла, граничащие с ересью афоризмы мудрого рабби Шимона бар-Йохай или удар палкой скандального китайца Линьцзы – все они выглядят похожими друг на друга, как родные братья, потому что растут из одного корня.