Я снова звоню ба.
Меня переключает на голосовую почту.
Я не оставляю сообщения.
Теперь у меня в голове крутится бесконечный поток мыслей, перебирающий все варианты действий.
Я всё ещё не до конца отбросила версию, что сплю. Может, это просто какое-то особо навязчивое состояние сна, от которого нельзя избавиться обычными проверками, сон это или нет? Я продолжаю щипать себя, трясти головой – всё в этом духе.
Ясное дело, ничего не срабатывает, так что я решаю перейти к крайним мерам. Стоя в кухне, я хлещу себя по щеке. Сначала легонько, потом ощутимее, потом довольно сильно, и, наконец, – вишенка на торте – даю себе со всего размаха пощёчину правой ладонью по левой щеке, звонкую и очень ощутимую, и на глазах у меня выступают новые слёзы.
Я составляю своего рода контрольный список.
Вот что мне известно:
1. Я одна, и я невидима.
2. Я точно, точно не сплю. (Щипок, пощёчина, ай! Ещё разок.)
3. Ба не берёт трубку, предположительно потому, что считает, будто я дурачусь, или – что столь же вероятно – она включила беззвучный режим, чтобы телефон не звонил во время речи миссис Аберкромби.
4. Я могла бы пойти к ней. (Куда? Я даже не уверена, где она. В церкви, скорее всего. А это, на минуточку, в Калверкоте, да и что я сделаю? Просто войду внутрь и объявлю, что я невидимая? Нет уж.)
5. Есть ли у меня друг, которому я доверяю? Раньше это была бы Кирстен Олен, но теперь? Нет: я больше не доверяю ей особо.
6. Я так хочу пить, что у меня болит горло.
Для начала разберусь с самым простым. Заодно отвлекусь немного.
Я начинаю заваривать чай. Для моей ба чай – ответ практически на всё. Однажды она сказала мне, что приготовление чая – ожидание, пока закипит чайник, расстановка чашек и так далее – точно так же успокаивает нервы, как само чаепитие.
И тут у меня звонит телефон.
Это ба. Да-а-а!
– Я вышла с собрания, Этель. Вижу, ты снова мне звонила. Что стряслось на этот раз? – Тон у неё бодрый и решительный, что ничего хорошего не сулит.
– Говорю же, ба: я стала невидимой.
Потом меня словно прорывает: я рассказываю про акне, про «пиццелицую», про солярий, про то, как уснула, проснулась через полтора часа в луже собственного пота, посмотрела в зеркало, позвала на помощь…
Про всё, что привело к настоящему моменту. Я сижу, пью чай и рассказываю ба, что произошло.
Не сомневаюсь, выходит несколько сумбурно, но не совсем уж бессмысленно.
Я заканчиваю словами:
– Так что я позвонила тебе. Ты должна мне помочь.
Долгое время ба не говорит ничего.
Глава 12
Тогда-то я и понимаю: она мне не верит.
Да и с чего бы ей? Звучит это совершенно сумасшедше. Ба не верит мне, потому что не может меня видеть, а если она не может меня видеть, то с какого перепугу она должна мне поверить?
Это безумие. Даже «полный абсурд», если использовать одно из любимых выражений ба.
Я жду. Я рассказала ей всё. Я рассказала ей всю правду и ничего, кроме правды. Всё, что мне остаётся, – это ждать, что она скажет.
И ба говорит вот что:
– Этель, дружок мой. Взрослеть – это непросто. Ты находишься на очень коварном жизненном перепутье…
«Ла-а-адно, – думаю я. – Мне не нравится, к чему ты клонишь, но продолжай…»
– Думаю, в тот или иной период жизни многие из нас чувствуют себя невидимыми, Этель. Словно все окружающие просто игнорируют нас. И я в твоём возрасте себя так чувствовала. Я изо всех сил старалась вписаться, но иногда всех моих сил оказывалось недостаточно…
Чем дальше, тем хуже. Может ли что-нибудь быть хуже, чем сочувственный отклик, целиком и полностью игнорирующий вашу проблему?
Я лишена дара речи – просто сижу, слушаю, как ба продолжает разглагольствовать о том, насколько тяжело «чувствовать себя словно невидимой», и наблюдаю, как чайная чашка магическим образом поднимается к моим губам.
Потом я смотрю вниз и ахаю от ужаса. Чай, который я только что выпила, парит в воздухе слегка бесформенной массой на том месте, где находится мой желудок.
Моё аханье заставляет ба сделать паузу.
– Что такое, милая?
– Мой… мой ч-чай! Я его вижу! – Как только слова срываются с языка, я немедленно понимаю, до чего глупо они звучат.
– Прошу прощения, Этель?
– Ой, эм… ничего. Прости. Я, эм, я прослушала, что ты говорила.
– Послушай, мне очень жаль, что ты себя так чувствуешь, но нам придётся поговорить об этом днём, когда я вернусь. Дальше отчёт заведующего кассой, а Артур Таджи приболел, так что представлять его придётся мне. Поэтому мне пора.