— Я пришел, чтобы вывести серых лис на охоту, — совершенно серьезно ответил Альбин. — Они пожрут всех неживых. Оповести своих подданых, чтобы завтра ночью никого из них не было на улицах Гесана. Сражаться вам не придется. Лисы снова исчезнут, а вам еще жить в этом городе.
— И что я должен тебе взамен за эту милость? — обреченно спросил Павич.
— Ничего особенного. Укрыть раненых, если такие будут, дать лисам убежище, пока не вернутся в человеческий облик. И сохранить нашу маленькую тайну, конечно же.
— Слишком уж просто звучит. Их будет много, не так ли?
— Я созвал всех, кого мог.
— Шаманам после вас долго придется залечивать городу раны. Неужели не обойтись без охоты?
— Самому не хочется, но неживых слишком много. Мне звонил один из моих подопечных. Он имел неосторожность столкнуться с ними лицом к лицу. Они сильнее обычного человека в несколько раз; выполняют любые приказы, какие только получают. Ими управляют паразиты и они наркозависимы. По человеческим законам с ними не справиться. У меня нет выбора.
— Я предупрежу всех и подготовлю убежища, — помолчав, ответил Павич. — Будь спокоен. Дом хрустальной розы, как и прежде, встанет под знамена серых лис.
Павич так же бесшумно исчез, а лис еще некоторое время сидел в задумчивости. Он достал свой телефон из кармана и уже нашел в списке контактов номер Данно, когда в кабинку заглянул официант.
— Простите, господин Сандзи велел передать вам, что ждет у себя в кабинете.
Альбин кивнул парню и вслед за ним вышел из кабинки.
44
Плотно зашторенные окна были для Данно знаменем свободы разума и тела от чужой воли. Император не переносил темноты, поэтому в квартире Данно всегда горел свет. И сейчас, выключив наконец всё, что могло испускать свечение, инспектор сидел в своей маленькой гостиной зажмурив глаза и беззвучно плакал. Больше двадцати лет он не принадлежал себе. Больше двадцати лет он был вынужден наблюдать за тем, как обозлённая на всё живое сущность творит его руками бесчинства.
Данно очень хотел, чтобы это всё оказалось затянувшимся ночным кошмаром. Чтобы как в старые добрые времена зазвонил стационарный телефон и в трубке прозвучал голос вездесущего Альбина Коула. Чтобы он спросил: «Хэй, дружище, ты в порядке? Я слышал, ты вчера опять немного перебрал…»
Такое часто случалось с тех самых пор, как он согласился стать вместилищем для Императора. Если бы только Данно мог представить, чем это обернется!
Инспектор схватился за голову, сжав пальцами остатки седеющих волос.
— Ничего не исправить, ничего не исправить, — причитал он, раскачиваясь вперед-назад. — Какое же ты ничтожество, Ю! Ничтожество…
Вдруг он замолчал и выпрямился. Замер, вглядываясь в синие сумерки широко распахнутыми глазами. Крупные слезы застыли на ресницах нижних век. Данно медленно сомкнул веки и две слезы одна за другой разбились о кисти рук, которые тут же сжались в кулаки.
Данно встал и в два шага оказался у небольшого стеллажа, что находился у противоположной стены. Отодвинул в сторону несколько книг наугад с полки, что была на уровне глаз, нащупал на шершавой холодной стене выступ и с усилием нажал. Послышался щелчок замкового механизма, а через секунду отворилась потайная дверца. Данно протянул руку в открывшийся сейф и достал револьвер. Привычным движением откинул барабан, подушечками пальцев проверил патроны, поставил барабан на место. Закрыл сейф, положил револьвер на полку и вышел из гостиной.
Вернулся Данно минут через пятнадцать, по пути включив свет. Он умылся, привел волосы в порядок и переоделся в свой парадный черный костюм-тройку, но без галстука. Рядом с револьвером лежал смартфон. Данно включил фронтальную камеру и примостил трубку на полку ниже так, чтобы кресло напротив попадало в объектив. Поглядев на экран, Данно решил, что стоит подвинуть кресло ближе.
Наконец, когда результат его удовлетворил, он поправил воротник белоснежной рубашки, одернул манжеты, включил запись и сел в кресло. Несколько секунд Данно неловко мялся, не зная, с чего начать, потом тяжело вздохнул и заговорил:
— Это началось намного раньше, чем можно подумать. Я был влюбленным юнцом, но, как водится, моя возлюбленная предпочла другого. Моего друга. Конечно, я ему ужасно завидовал. У Энрике получалось всё, за что бы он ни брался. И когда Альбин представил нам свою младшую сестру, Энрике ничего не стоило завоевать ее внимание. Я ревновал и завидовал, но молчал. Я ведь не мог желать зла близкому другу. Не мог, но всё же…
Все случилось лет десять-двенадцать спустя после того, как Иола вышла за Валенса. У них уже подрастал сын, но чувства мои к тому времени ничуть не изменились. Всё бы так и продолжалось, если бы не один случай. Мы с Валенсом обожали рыскать по пещерам. Альбин эту нашу страсть не разделял, но ему приходилось выслушивать наши восторги в каком-нибудь баре после работы.